Стажер - Лазарь Викторович Карелин
Дачу Андрей не купил, а дачевладельцем все-таки стал. Женился на дачевладелице. Эта дача, у калитки которой стояла Катя, принадлежала родителям Ольги. Страшное вспомнилось. Тот год, тот всего один-единственный год, за который Оля лишилась сперва отца, а потом матери. Отец погиб в автомобильной катастрофе, а мать вскоре умерла от рака. И все в один год, даже меньше, чем в год. Бедная девочка! Она училась тогда в девятом классе. Но сразу, как похоронила маму, ушла в вечернюю школу. И Катя тоже с ней ушла в вечернюю школу. Оля поступила на работу, в магазин. И Катя тоже поступила на работу. Но только не в магазин, а в больницу, потому что собиралась стать врачом. Бедная, бедная девочка. К счастью, у нее была тетя Лера, сестра матери. Очень старенькая, правда, больная, но добрая, честная. Тетю Леру все в поселке уважали. И вот они начали дальше жить — совсем молоденькая девушка и больная старая женщина. Им было трудно, так трудно, что собственные трудности Кате начинали казаться недостаточными и она искала для себя и еще каких-нибудь трудностей, чтобы вровень идти с подругой, чтобы той было не страшно жить. Так Катя попала — долго выбирала, отыскивала — в инфекционную больницу на Соколиной горе. Но и в этой больнице не сразу успокоилась, а отыскала для себя самое трудное отделение — менингитное.
Послышались торопливые шаги, щелкнули, отмыкаясь, упругие запоры, и Ольга выбежала к Кате, радостно и настороженно вглядываясь ей в лицо, не зная еще, какой дальше будет их встреча: обнимутся ли, как бывало, за руку ли поздороваются, а то, может, всего только кивнут друг дружке. Все зависело от Кати, как она решит. Былой дружбы не было. Катя не умела прощать. Черствой она была? Но что это? И она кинулась навстречу Ольге, и они обнялись, и слезы вспыхнули в Катиных глазах.
— Катя, ты что? — спросила Ольга и заплакала. — Катя, я так ждала, ждала тебя…
— Так я же рядом.
— Нет, ты далеко отъехала.
— А сейчас — приехала?
— А сейчас — приехала.
— Нашла поводок?
— Вот.
Они все еще стояли, обнявшись, но Бимка, который терпеть не мог, когда кто-то дотрагивается до Кати, терпел, хотя и скалился, принюхиваясь к повисшему в руке у Ольги поводку с ошейником, которые просто источали запах врага.
После той ссоры, когда Катя узнала, что Ольга выходит замуж за Андрея, Катя ни разу не побывала у нее. Они встречались, Ольга к ней иногда заглядывала, со стороны даже казалось, что дружба их продолжается, но дружбы этой не было, такой дружбы, какой она была, — ее не стало. Настоящее ушло. А на замену что-то иное явилось. Приятельство, что ли? Добрососедство, может быть? Настоящее ушло. Какая это потеря, какая невосполнимая это потеря, когда исходит дружба детства, дружба юности — это чувство великое когда исходит! Оно сродни любви и в чем-то выше. В бескорыстии своем выше. Нет ничего для себя в этой дружбе, есть только все для другого. Все — для другого, ничего — для себя. Когда кончается такая дружба, что-то кончается в тебе самом, очерствевает что-то. Взрослеешь? Умнеешь? Да пропади она пропадом, такая взрослость! И ум такой никому не нужен! Одна только боль от такого ума. Потеря, потеря — это потеря, когда уходит такая дружба, когда беднеет сердце.
Катя переступила порожек калитки. Вот она и пришла опять сюда. Не собиралась, а так вышло. Путь держала совсем в другое место, а тут очутилась. Случайно? Потому только, что собака залаяла, а Ольга услышала? Нет, не потому, не случайно все. Могла ведь и не переступать порога. Ну, здравствуй. Ну, прощай. Так уже было. Ольга много раз звала ее к себе. Не шла.
Катя переступила порожек и остановилась. Бимка был уже на поводке и тянул что есть мочи в глубь сада. Там, в глубине, натягивал цепь боксер.
— Чудаки, чего не поделили? — сказала Катя.
Она ничего здесь не узнавала. Тут все было перепланировано, весь участок перед неузнаваемо обновленным домом стал тоже новым и даже с другими деревьями.
— А где ваши три березы? — спросила Катя. — Где лужайка?
— Березы мешали цветам. Смотри, какие тюльпаны. Андрей раздобыл семена из Голландии. А там, сама знаешь, самые лучшие в мире тюльпаны.
— Господи, но мы же не в Голландии! Где березы? Неужели срубили?
— Да ты что?! Их пересадили. Они теперь за домом растут. Им там даже просторнее. Что стоишь, пойдем.
— Пойдем. — Катя двинулась к дому, таща за собой Бимку, который тянул напрямик, мысленно проложив самый короткий путь — через клумбы эти, через какие-то очень уж нарядные розовые кусты, — наверное, из Болгарии? — и мимо диковинных, маленьких, хоть и взрослых, яблонь — не из Японии ли? — туда, где был его враг, беснующийся на цепи Бой.
— Боксеру не к лицу быть на цепи, — сказала Катя. — Спусти его, пожалуй. Неужели он кинется на старика? Ведь Бимке десятый год пошел. Это у собак старость. А твоему сколько?
— Андрей привез его щенком в первое лето.
— Три года. В таком возрасте собака глупить не станет. Это наш с тобой возраст. Спускай.
— Нет. А вдруг кинется?
— На старика?
— Он какой-то у нас дурашливый. Нет, не будем рисковать.
— Не будем. Бимка, уймись. Велика ли доблесть облаивать собаку, когда она на цепи. Стыдно, Бим, стыдно, достопочтенный сэр. Учти, мы тут гости. Оля, тебе не жаль лужайки?
— Жаль.
— Отстояла бы.
— Как? Трава и трава. А теперь на ее месте чего только не растет. Знаешь, это не Нина Аркадьевна, это сам Андрей. Выяснилось, что он просто влюблен в землю.
— Выяснилось…
Они подошли к террасе, ступили на цветные плиты, которыми была устлана дорожка, ведшая к дому.
— Красиво? — спросила Оля. Она прослеживала, куда смотрит Катя.
— Красиво, — согласилась Катя. — И дом у тебя красивый.
— Правда?! — обрадовалась Ольга.
— Правда, Оля, правда. И эти тюльпаны — они замечательные. И розы. И деревца эти японские. Все красиво.
— Но ты как-то не от всей души говоришь.
— Ошибаешься, от души говорю. Но только я ждала, что опять встречусь с тремя березами, опять увижу лужайку, а их нет. Я ждала, что старое вернется, но старое не возвращается. Жаль. Наверное, я очень старомодный человек. Как думаешь?
— Есть чуть-чуть, — улыбнулась Оля. — Это в тебе пройдет.
— Полагаешь?
— Вот выйдешь за своего Гошу замуж, и пройдет. Начнете