Стажер - Лазарь Викторович Карелин

Бимка бежал впереди, бесстрашно минуя дачи, где за заборами жили его заклятые враги. Враждовал он не со всеми собаками и даже не со всеми кошками. Он враждовал только с овчарками и боксерами. Особенно почему-то он не любил боксеров. И те тоже его не жаловали. Раньше, когда Бимка был помоложе, лета не проходило без какой-нибудь страшной драки. Тогда Бимку без поводка за калитку не выводили. Но теперь он постарел, вошел, как дед говорит, в разум и хоть и рычит и кидается, но все же учитывает весовые категории. А смолоду на грузовики даже кидался. Бесстрашие — удел фокстерьеров. Вот и это вот выражение: «весовая категория» — это тоже из любимых выражений Саши. «Не та весовая категория…» Это он про Сергея Сергеевича сказал, не поверив, что врачи бывают такими. Даже смешно, как он самонадеян, как обо всем берется судить. Но, правда, он не упорствует в своих ошибках, он все же неглупый, Сашка этот. Дался он ей! Нет его! Он исчез, сгинул, нет его, нету! И она вот идет к Гоше Локтеву, чтобы, если только тот заикнется: «Давай, мол, поженимся…» — сразу же и ответить: «Давай…» А там — загс, белое платье и… А что, и пусть даже их снимает какой-нибудь фотограф, пусть даже это будет и милейший Сашенька, надо же ему подработать. Нет, Саше там делать нечего. Нет, только не он. А то еще взбредет ему в голову приказать Гошке, чтобы брал ее на руки. Стыд какой! Увиделось, как подхватывает ее Гоша на руки, как несет от дверей к машине. Увиделось — и жаром обдало, остановилась даже. Не повернуть ли назад? Но тотчас успокоила расчетливая мысль, что Гоша, пожалуй, на руках и сам нести не захочет. Высоко поднять — у него силенок не хватит, а так, чтобы из последних сил, — кому же охота участвовать в подобном спектакле. А вот Сашка этот, а он бы ее запросто мог поднять и понести, даже над головой мог бы на руках нести, и долго, сколько надо бы, столько б и пронес. На его руках, на вытянутых над головой, Катя себя увидела, и не показалось это ей нелепым, смешным, ей там даже понравилось. Высоко там было, все видать, а рукам этим она доверилась, — сильные, не уронят. Но что за мысли все лезут в голову? О чем она? Она окликнула Бимку. Старик, презрев годы, собирался вступать в бой с матерым боксером, для чего принялся рыть нору под оградой — он норный, ему ничего не стоит прорыть лаз. Еще немножко, и он бы очутился за оградой, кинулся бы к боксеру на растерзание. Тот ждал, сопел, уперев яростную черную морду в щель. Катя оттащила Бимку, схватив его за короткий, одеревеневший от ярости хвост. Не без сожаления оттащила. Она понимала, что Бимка шел на подвиг, что она мешает подвигу, святой ярости. За что-то же должен был ненавидеть Бимка этого мокроносого пса. Ее Бимка был справедливым. Взбалмошным, нервным, но справедливым. И если так кидался, презрев превосходящую «весовую категорию», то, стало быть, не зря. И она с сожалением и чувством вины тянула Бимку, понимая, что он страшно обидится на нее и, может быть, никогда ей не простит этого вмешательства.

— Бимочка, ну, Бимочка, плюнь ты на него! — Она подхватила Бимку на руки, он рвался с рук, бил ее лапами.

Приоткрылась калитка, и в щель выглянула Ольга. — Катюша, ты ко мне? — обрадовалась она.

— Нет.

— А то зашла бы. Знаешь, у меня легонькое винцо есть. Чудо!

— С этим дьяволом разве зайдешь? Скажи, ну что они не поделили?

— Не знаю. Инстинкт.

— Просто какие-то классовые враги. Бимка, не смей рвать мне новое платье! Я же в гости иду. Опомнись!

— Я посажу своего на цепь, — сказала Ольга. — Зайди. Ну, на минуточку. Андрей в Москве, а тетя Лера будет рада. Она из всех моих подруг больше всего тебя любит. — Оля просила, умоляющим был ее голос. — Бой! — крикнула она. — Назад! На место! Свои! Свои!

— Это Бимка-то ему свой? — усмехнулась Катя. — Хорошо, сажай своего на цепь, а мне дай какую-нибудь веревочку, а лучше поводок с ошейником. Остались же от Боя, когда он был маленьким.

— Сейчас! Сейчас! — обрадовалась Ольга, кидаясь к дому. — Все сделаю!

— Вот, Бима, — сказала Катя. — Вот, брат, какие дела. Выдержишь?

Когда-то — а ведь совсем еще недавно, хоть и кажется, что давно, — они с Ольгой были неразлучными подругами. Но появился Андрей… Сперва ничего не произошло, ну появился там какой-то нагловатого вида средних лет дядечка, скорее молодой, чем старый, пожалуй даже и красивый, но только не на ее вкус. Появился, сняв у тети Леры дачу, две комнаты из трех, где поселил свою старенькую маму. Сам он на даче бывал редко. Все дела, дела. Его седенькая мама очень гордилась сыном и не уставала рассказывать, какой он у нее умный, способный, деятельный. Не без умысла. Сразу стало ясно, что маме очень хочется женить своего сына, что к каждой девушке — и вот к ней, к Ольге — старушка приглядывается, как к возможной невесте для сына. И это сперва лишь забавляло подруг. Старушка приглядывалась, а они переглядывались и посмеивались. Ни Кате, ни Ольге этот деятельный Андрей не нравился. Так прошло одно лето, другое. И вдруг Ольга объявила Кате, что выходит замуж за Андрея. Как так? Оказывается, «он лучше, чем мы думали». Оказывается, «с ним не скучно». «Решила выйти замуж для веселья?» — спросила Катя. «А для чего же еще выходят замуж?» — вопросом ответила Ольга. Они тогда поссорились. Вдруг Катя разучилась понимать Олю, а та разучилась понимать Катю. Чужой вдруг стала Оля. И глухой ко всему. Слепой. И все отмахивалась от главных вопросов. Любит? А что это такое — любовь? Может, у него расчет какой-нибудь нехороший? А что это такое — расчет? Все что-нибудь да рассчитывают.

Тетя Лера была против этого брака. Ее те же сомнения мучили, что и Катю. Да и в поселке как-то недобро, недоверчиво заговорили об этом браке. Вспомнили, что Андрей хотел тут купить дачу, много раз толковал об этом с правленцами, высматривал и знакомился с дряхлыми старичками, у которых не было прямых наследников. Дачу он не купил, не удалось. Слишком строг был устав в этом поселке, страшились тут старики правленцы чересчур напористых покупателей, — их