Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

не на тебя, милая. Я злилась на твоего отца. И когда ты сказала, что я от него завишу, я поняла, почему я так злюсь. — Она подвинулась и крепко сжала руку дочери. — Когда мы с Джоном друг в друга влюбились, я решила, что мне больше ни дня не придется бояться за свое будущее, что с ним я буду как за каменной стеной. Но получилось, что он поставил нас в такое положение, что все эти старые чувства вернулись, и боюсь… — Она сглотнула, по щеке у нее скатилась слеза. — Боюсь, я выместила их все на тебе. И за это я должна попросить у тебя прощения.

— Не должны, — мягко сказала Эвелин. — Я на вас не в обиде. А на него вы злиться совершенно вправе. Он пообещал, что вернет наш дом, но соврал даже в этом.

Мать сжала губы.

— Я любила тот дом, — сказала она. — И с теплом вспоминаю годы, проведенные в нем. Но даже если бы твой отец как-то умудрился его вернуть, я сомневаюсь, что смогла бы снова почувствовать себя в нем комфортно. Каждый раз, когда к дому бы подъезжала карета, я бы думала, что это снова приехали вырывать у нас из-под ног последний коврик. — Она нежно пожала Эвелин руку. — К тому же тетушка Клара к нам уже весьма привязалась. Она предложила нам остаться на столько, на сколько захотим. Даже навсегда.

— Вы бы хотели этого, мама?

Сесилия наклонила голову набок и еле заметно улыбнулась.

— Знаешь, после всех этих лет компания мне не помешает. Не то чтобы мне не нравилась твоя компания, милая, но я ведь не могу требовать от тебя, чтобы ты все время сидела дома. — Она замялась, а затем осторожно произнесла: — Особенно если ты захочешь вернуться на свою работу.

— Насчет работы не знаю, — ответила Эвелин. — У магазина будет новый владелец, и я не уверена, хочу ли работать с ним.

— Что ж, как бы то ни было, — произнесла мать, — один мудрый человек как-то сказал мне, что настоящие друзья остаются с тобой и в горе и в радости, а тетушка Клара — единственная, кто это сделал. Она хорошая подруга, и жизнь здесь мне начинает нравиться.

Эвелин ответила матери такой же улыбкой.

— Наберите ванну, — сказала она. — Я спущусь, когда все будет готово.

— Чепуха, — возразила Сесилия, откидывая одеяло. — Ты спустишься сейчас и, пока я буду кипятить чайники, что-нибудь поешь. Вставай.

Эвелин посмотрела на мать.

— Только если это не морковка, — сказала она.

Глава 52

Закрыв магазин, Уильям занял в «Красном льве» место за столиком у окошка, заказал пинту некрепкого эля, от которой на деревянном столе остался круг, и положил перед собой чистый лист бумаги.

С тех пор как Эвелин убежала из магазина, он писал ей каждый день, и каждый день, когда приходил почтальон, его сердце взмывало вверх — чтобы через мгновение рухнуть вниз, когда тот лишь качал головой. Неужели дядя Говард все эти годы испытывал то же самое? Если так, то как он мог жить в этом лимбе, в этом пространстве между двух миров, где все сводится к ожиданию, а время то мучительно тянется, то необъяснимым образом сжимается?

Джек отодвинул соседний стул и осторожно поставил на стол кружку пива, стараясь не пролить его на лист бумаги.

— Так и пишешь Эвелин?

— Пишу, — ответил Уильям, поднимая взгляд на друга.

Когда Уильям ему во всем признался, он не бросился прочь, как Эвелин, и не забеспокоился, как дядя Говард; он просто отвесил ему затрещину, обозвал его законченным болваном, полчаса отчитывал за то, что согласился одолжить ему денег, а в конце неуклюже обнял его изо всех сил.

— И что, какие результаты?

Уильям положил ручку рядом с пустой страницей и закрыл лицо руками.

— Просто великолепные. Она ответила на все мои письма до единого.

— М-м-м, — протянул Джек, отпивая из кружки. — Знаешь, что я бы тебе посоветовал?

Уильям посмотрел на него через пальцы:

— Если скажешь: «Сделай ей предложение», это пиво окажется у тебя на коленях.

Джек сдержанно улыбнулся:

— Я бы посоветовал извиниться перед ней не словами, а поступками.

Уильям нахмурился:

— В смысле?

— Она не хочет читать твои письма? Тогда возьми и покажи ей, что ты раскаиваешься. Покажи, что она может тебе доверять.

— И как же?

Джек пожал плечами:

— Не знаю. Я не могу делать за тебя все, Уильям. Я просто считаю, что если проблема в том, что ты соврал…

— Я думаю, проблема скорее в том, что я своей ложью загнал магазин в долги.

— Что ж, — сказал Джек. — Тогда с чего бы ей верить твоим словам? Если хочешь вернуть ее доверие, придется доказать ей, что ты не такой.

Уильям открыл лицо и стал выстукивать пальцами по столу ритм. Что она говорила ему несколько месяцев назад? «Не обещай ничего… Просто докажи мне…»

— Ее отец соврал ей, а потом сбежал. Я должен доказать ей, что я так не поступлю, что я другой.

— Именно. А сидеть и строить из себя несчастного писателя бесполезно.

— Сделать что-нибудь, — произнес Уильям, кивая. — Сделать что-нибудь… Джек, ты гений.

Уголки губ Джека потянулись к ушам.

— Я это уже слышал, знаешь ли.

— Кажется, я точно знаю, что мне надо сделать, — сказал Уильям. — А Наоми согласится нам помочь?

— Если вежливо попросить, — ответил Джек.

Эвелин была рада, что последовала совету матери и приняла ванну, ведь на следующий день на их пороге появилась Наоми; ее темные волосы были убраны под рабочую косынку.

— Как же я рада тебя видеть! — воскликнула Эвелин, заключая ее в объятия.

— Я по тебе соскучилась. Решила, что пора мне, пожалуй, начать приходить на наши ланчи сюда. — Наоми сделала шаг назад. — Мне столько нужно тебе рассказать, и, полагаю, тебе есть что рассказать мне тоже.

— Начинай ты, — предложила Эвелин. — У меня сплошная тоска.

— Ну что ж. — Наоми важно надула щеки. — Во-первых, один человек очень заинтересовался нашим делом — нашим с мамой бизнесом, я имею в виду. У него сеть прачечных здесь и в Аргайле, и на следующей неделе он приедет изучить документы. Если ему все понравится, то, может быть, мама сможет вернуться к преподаванию! Так что будем держать кулаки и ждать. А во-вторых… — Ее улыбка озарила комнату ярче, чем пробивающееся сквозь листву осеннее солнце. — Джек сделал мне предложение! И как романтично! Он пригласил меня поужинать с ним вдвоем и достал бархатную коробочку. Я открыла ее