Это - Фай Гогс
В который раз за сегодня Джо ничего мне не ответил. Забегая чуть вперед, скажу: тогда у меня еще оставался мизерный шанс предотвратить все те ужасы, что случились потом. Достаточно было вспомнить о странном поведении моего героя с первой же минуты нашей встречи в кафе. За все это время он не сказал мне ни слова, не отпустил ни одного едкого комментария по поводу того, о чем его амплуа эксцентричного скомороха просто не позволило бы ему промолчать.
Уже после стычки в кафе я должен был спросить: «Сынок, а почему мое внутреннее ухо до сих пор не улавливает никаких признаков снобистских причитаний по поводу страшной душевной травмы, которую я нанес этому погонщику свиноматок? Ведь даже я признаю, что немного с этим перестарался?»
Но что бы я там себе ни воображал, у парней, которые запросто мечут банк тяжеленными каменными скрижалями вместо обычных игральных карт были на мой счет совершенно иные планы. «Пять» – равнодушно произнес мой сонный ангел-хранитель, глядя в свой лорнет без диоптрий на то, как немеющими руками я заводил двигатель и включал заднюю передачу. «Четыре» – в зеркале заднего вида я вдруг увидел отражение незнакомых серых глаз. «Три» – все еще не желая смириться с тем, что игра проиграна, я начал отчаянно биться внутри своего непослушного тела, тщетно пытаясь вернуть себе управление. «Два» – машина совершенно уже без моего участия выехала обратно на шоссе и быстро набрала скорость. «Один» – «Нет!!!» – заорал я что было силы, но мой крик, когда-то способный разом остановить утреннее движение по Бруклинскому мосту, был предательски жалок и как-то сразу канул в зыбучую нутряную трясину.
Глава 32
В которой вдовец окажется мертвым мужем своей живой вдовы
– Джо, дорогой! – этот голос был мне как будто знаком. Вслед за тем кто-то примерно моего роста крепко обнял меня.
Слышимость была такая, словно у меня над ухом только что разрядили обойму из пятидесятого «Смит&Вессона» – но я сразу почувствовал облегчение. Все-таки очень я надеялся на этого мерзавца!
– Посмотри, кто здесь!
Схватив за руку, поверенный куда-то меня потащил.
А вот с «посмотри» было чуть сложнее. Перед глазами у меня мелькали разноцветные пятна. Я попробовал настроить резкость, но вспомнил, что больше не могу управлять своими глазными яблоками.
– Здравствуйте, мисс. Позвольте представиться: меня зовут Джозеф Стоун. Могу ли я узнать, как мне следует к вам обращаться?
Хотя эти неприлично громкие звуки доносились примерно оттуда же, где находились мои гланды, они показались мне особенно отвратительными. Было в их тембре и высоте что-то такое, не знаю…
Мне сразу вспомнились слова поверенного, которые в моем персональном требнике занимали всю первую страницу: «Отвергая что-то, ты утрачиваешь с ним связь. Как же тогда ты сможешь на это повлиять?» Трудно было выкинуть сейчас что-то более несвоевременное, чем утратить связь с собственными голосовыми связками!
И я попробовал взять себя в руки. Что мы имеем в активе? Я все еще жив. Я слышу. Я ощущаю, когда прикасаются к моему телу. Поверенный рядом. Не так уж и плохо! Правда, в пассиве я почти мертв, я ничего не вижу, не могу пошевелить ни одним проклятым суставом, а рядом со мной суетится этот старый мошенник, по вине которого со мной все это и происходит. Просто ужасно!
– Джо, это же Лидия! Ты что, не узнал ее?
– Лидия? А должен был?
– Господи, Джо, да что с тобой? Вы же росли вместе!
Спокойствие. Холодная беспристрастность. Уравновешенность и отстраненность. И плевать, что поверенный ни словом не обмолвился о том, что эта Лидия выросла вместе с тем, настоящим Джо, и что пока я стою напротив нее с разинутым ртом, она своим всевидящим женским оком разглядывает результаты ничтожных потуг бездарного эскулапа Густава Бельчика, которого я за каким-то чертом отмазал от его неприятностей в Джерси!
Ладно, в сторону все это. В первую очередь нужно было вернуть себе зрение. Но как?
«Элементарно! – ответил знакомый голос. – Раз тебе больше нечем смотреть, значит надо постараться увидеть то, что видит он».
«Но как мне это сделать?»
«О, нет ничего проще! Нужно перестать изображать овцу в волчьей шкуре и вспомнить, что он – это ты и есть; твоя, как ты сам выражаешься, софт-версия!»
Что ж, за неимением лучшего эти слова можно было считать руководством к действию. Попутно я отметил, что несмотря на всю несообразность того, что здесь творилось, мыслил я сейчас так ясно, как почти никогда прежде. Еще я точно знал, что все эти размышления заняли у меня минимум секунд пятнадцать-двадцать, а между тем был совершенно уверен, что в реальности не прошло и четверти секунды. «Звук времени изменился», – так я обосновал эту загадочную уверенность, и дополнительных разъяснений мне уже не требовалось!
Пока я разбирался с хронометражем, малыш завел длиннейший монолог о какой-то авиакатастрофе. Избавившись от необходимости принимать скорые решения, я последовал совету голоса и стал вспоминать: где именно мне удалось напортачить настолько сильно, чтобы превратиться в подобие принцессы, заточенной в невысокой башне из мяса, жира и костей?
Ведь мало того, что парень был создан мною – от кончиков волос до тени под его ногами. Еще совсем недавно мне приходилось заниматься вообще всем – экспозицией, антуражем, декорациями, костюмами и гримом; проработкой характеров, прописыванием всех диалогов, скрупулезным анализом всех сопутствующих интонаций и смыслов. Так когда же он успел стать таким здоровенным чирьем на моей заднице?
Ответ был очевиден: это случилось почти сразу после того, как я отпустил его на волю. Терпения возиться с ним у меня не осталось, и я решил предоставить ему право действовать самостоятельно – разумеется, строго в рамках основной сюжетной линии его жизни, которая для экономии времени должна была более-менее соответствовать моей.
Ради этого мне пришлось выдумать его собственный крохотный мирок, нечто вроде песочницы, где он мог бы безо всякого вреда для себя, а что еще важнее – для меня, возиться со своими игрушками до тех пор, пока в нем не возникнет надобность. Сделать это было необходимо еще и потому, что я не мог позволить этому дурню шастать по реальному городу, где он в любую секунду мог напороться на какого-нибудь сварливого крохобора, неудовлетворенного тем, как я трачу его
