Это - Фай Гогс

Невозможно описать испытанный мною шок! Я слышал от одного сутенера из Альбукерке, как проснувшись однажды, он обнаружил, что какой-то чужак пытается подстричь ногти на его ногах. Жалкая пустышка, да где тебе? Почти непохожая на саму себя, черноволосая (вместо медово-золотистых), темноглазая (вместо горчично-карих), передо мною, как живая, сидела Флоренс Эбигейл Брэдшоу! Крошка Фло! Моя Фло!

Если бы один маститый, хоть так и не продавший пока ни единой строчки автор прочитал эти строки – даже он был бы вынужден согласиться, что курсив здесь пришелся как нельзя более к месту. Конечно, мне и раньше случалось быть застигнутым врасплох. Если сложить вместе оттиски всех кулаков, достигших моей многострадальной физиономии, они могли бы составить точную копию украденного в Бостоне шедевра Вермеера – но удар такой мощи мне пришлось испытать впервые! Я был поражен до такой степени, что потерял равновесие и упал навзничь – хоть и считал, что поражаться, а тем более падать навзничь – это то, от чего необходимо отучать кнутом и клеймением щек еще в школьных драмкружках!

Но напрасно я надеялся, что труп моей жены, утопленный мною в Гудзоне и спустя два года вдруг всплывший в кабинете поверенного, поможет мне очертить грани экстраординарного, чтобы иметь возможность пусть и не сейчас, но когда-нибудь потом уже с чистой совестью вернуться к банальной повседневности. Зрение снова сыграло со мной дурную шутку, и мягко приземлившись на выставленные назад руки, я не сразу понял, что за голубовато-бежевое пятно осталось на том месте, где я только что стоял.

А когда понял – выругался громко, зло, красочно! Скрючившись в какой-то принужденно-неловкой позе, словно бы что-то робко вымаливающее, все еще ностальгически-притягательное, трогательно-уязвимое, но сильно сжавшееся в размерах, крикливо и безвкусно одетое, угловатое, неуклюжее, сконфуженное, покорно-обреченное – рядом с ожившим телом моей покойной супруги неподвижно застыло мое собственное тело!

Глава 33

В которой богаче станет только тот, кто умеет ходить

Известно ли вам, с чего начинается каждая первоклассная история?

«С ее автора!» – хохотнут «читатели» и тем самым попадут в хитро расставленные мною сети, потому что следующий вопрос мигом выбьет из них все их показушное зазнайство:

А известно ли вам, чем каждая первоклассная история заканчивается?

Если вы еще не поняли, что я сейчас сделал, объясню на пальцах: допустим, где-то есть замкнутая экосистема – комната, набитая ублюдками. Они заперлись и ломают голову над какой-нибудь зубодробительной головоломкой. Что из этого выйдет? Отвечаю – ничего хорошего! Ублюдки, в жизни не слыхавшие о регламенте, начнут перебивать друг друга, слово за слово – и случится драка; затем в ход пойдут ножи, топоры и мачете, и что мы получим вместо природной идиллии? Правильно – вместо природной идиллии мы получим комнату, набитую мертвыми ублюдками.

Но как же тогда ублюдкам отыскать в запертой комнате того самого, избранного, не такого беспросветного олуха, что стал бы для них кладезем легкодоступных познаний? Натуралисту-эпигону, не прошедшему горнила всепогодных фотозасад на обитательниц студенческих гнездовий ответить на этот вопрос будет сложновато; зато у естествоиспытателя с соответствующим научным багажом за плечами затруднений не возникнет: ублюдкам сперва нужно заткнуться, а потом без лишнего шума пощупать ребра тому, кто подсунул им этот ребус – ведь, строго между нами, эта шельма с самого начала знала отгадку!

И раз уж мы с этим разобрались – я, та самая шельма, сам отвечу сразу на оба своих вопроса: да, согласен, первоклассная история – да и любая другая история – не может существовать без автора. Однако в равной мере верно и обратное: никогда не было, нет и будет автора без истории! Делайте со мной все, что хотите, но возникновение истории и автора происходит исключительно одновременно!

Одновременность эта, будучи сама по себе всего лишь безобидной констатацией, тем не менее приготовила для настоящего автора этого опуса смертельную западню – как то пресловутое чеховское ружье, которое преспокойно висит себе на стене до тех пор, пока в последнем акте в доску пьяный помощник режиссера не ухлопает из него весь основной актерский состав и несколько передних зрительских рядов в придачу.

Но до тех пор он, автор, ни о чем не подозревая, будет все глубже погружаться в свой сюжет, с трепетом и воодушевлением встречая каждый его новый поворот. Постепенно линии судеб персонажей причудливо переплетутся и запутаются до такой степени, что он уже и сам не сможет сказать наверняка – то ли это он рассказывает историю, то ли история сама рассказывает себя его языком, причем рассказывает так искусно, что заранее намеченные ходы покажутся ему теперь слишком схоластическими, слишком притянутыми за уши, а происходящее уже и ходами-то назвать нельзя – это события, происходящие безо всякой видимой логики, последовательности или цели и больше не зависящие от решений «автора», который вскоре заметит, что завязка и кульминация успели поменяться местами многократно, и что уже сам он вдруг превратился в одного из персонажей и стал подвластен чему-то, что совершенно не поддается никаким попыткам себя определить; чему-то, что движет им, словно марионеткой, по бескрайнему шахматному полю, истинные размеры которого ему неведомы, потому что подсвечена на нем только та клетка, где он находится прямо сейчас, не имея никакого понятия, с чего все начиналось и куда все движется, и «знает» он только то, что видит – а видит он свое собственное тело, которое только что решило окончательно ему изменить и пустилось в самостоятельное плавание!

Именно в такие минуты мужчина понимает: стоило ли хоть чего-нибудь все то, что он о себе воображал? Не сказать, чтобы я был доволен увиденным. Признаюсь, это унизительное зрелище настолько было настолько завораживающим, что прошло по меньшей мере четверть минуты, прежде чем я додумался проверить: а что же осталось у меня? Опустив взгляд, я нашел, что осталось не так уж и мало: куртка, рубашка, кроссовки и джинсы на первый взгляд ничем от оригинальных не отличались (почему-то я был твердо уверен, что оригинал стоит сейчас рядом с Фло).

«Новость, скажем прямо, так себе», – такова была моя первая мысль.

Не знаю, существует ли какой-то особый порядок действий, которому следует каждый, кто оказался в такой ситуации? Я решил не своевольничать и сперва глубоко вдохнул. Вместе с воздухом, который был очень похож на настоящий, мои ноздри наполнились ароматом парфюма Сосунка. Деревянный пол, на котором я лежал, был твердым и прохладным.

Расстегнув рубашку, я обнаружил под ней