Это - Фай Гогс

Личность обычного человека для наглядности можно уподобить луковице, каждый слой которой представляет собой непроницаемый кокон из пластыря, бинта и гипса (с примесью цемента для надежности), наложенных его подсознанием поверх саднящей, гноящейся, никогда не заживающей каши из младенческих ран – и до того, как какой-нибудь медоточивый толкователь родового травматизма расковыряет хотя бы самые верхние, уже подсохшие болячки, вам стоит позаботиться о том, чтобы было потом кому менять ваши подгузники.

Но совсем не таков наш брат, настоящий шулер-виртуоз! Все наши луковые слои состоят из одного только цинизма, чистого, как слеза богородицы, для вида покрытого тончайшей амальгамой напускного участия.

– Конечно, мой мальчик. Проводи меня, поговорим снаружи, – прогудел священник.

«Осторожнее! – крикнул я на всякий случай. – Этот сожрет – и не заметит!»

Джо поднялся и, приняв у поверенного копию завещания, сложил ее вчетверо и сунул во внутренний карман куртки. Мы вышли на крыльцо, оставив поверенного наедине с его грустными мыслями. «Вот-вот, посиди, подумай. Сам заварил, сам и расхлебывай», – подумал я, уплывая из кабинета. На крыльце малыш вынул из куртки письмо старой леди, которое он как-то сам догадался достать из бардачка, и дал священнику его прочитать. Любо-дорого было понаблюдать за бурей эмоций, которую отыгрывал этот папист своим пухлым личиком!

– Господи боже мой! Что это такое?!

Трудно было ожидать, что обладатель такого густого баса сможет настолько легко перейти на поросячий визг.

«Старая школа! – восхищенно подумал я. – Теперь так никто не умеет».

– Это я у вас должен спросить, отец, что это такое – вы же у нас тут эксперт по добру и злу, не так ли?

«Неплохо», – оценил я.

Джо снова был на высоте, и у меня впервые за последние часы появилась возможность спокойно все обдумать.

«Спокойно?! Кой дьявол спокойно?! В чем их интерес? Мотивы? Неужели все это только для того, чтобы отобрать мое тело? Только?! Не так уж и мало, учитывая, сколько всего у этого тела было прикопано в разных… Стоп! Ни слова больше! Они умеют читать мысли! …А что, если и парень с ними?!»

Я похолодел. Так вот что чувствовали все эти ребята, когда капкан захлопывался! Но даже у моих жертв передо мною имелось некоторое преимущество. Рано или поздно каждый из них обязательно получал шанс увидеть всю картину целиком и отыграть назад – ведь кто еще мог лучше знать, чего они лишаются? А я – даже если бы мне удалось понять правила этой странной игры – что бы я мог сейчас предпринять?

Наскоро перебрав в памяти все, что когда-либо слышал от поверенного, я остановился вот на чем: «Если ты чувствуешь, что выхода нет – просто делай лучшее, на что способен в данных, сугубо конкретных обстоятельствах». Выходило, что мне не оставалось ничего другого, кроме как внимательно и бесстрастно наблюдать за происходящим, ожидая своего часа.

– Итак, последняя битва началась! Предупредите филистимлян и хананеев!

Глава 34

В которой в Червяке образуется дыра, пока он буровит две другие

Слухи о новой подружке «Червяка» Майки Сперанца распространились столь же стремительно, как позапрошлогодний пожар на складе кокаина, конфискованного у Бенни Помпео по кличке «Бенни Зажигалка». Говорили, что это красотка, каких поискать, и что познакомились они в Сан-Диего, где она танцевала стриптиз. Мне долго не удавалось взять в толк, откуда взялся весь этот ажиотаж. Я знал только одного парня, обделенного ласками подружек-стриптизерш из Сан-Диего, но у того хоть имелась уважительная причина – его однажды по ошибке растворили в щелочи.

Возможно, Червяку на этот раз попалось нечто действительно особенное. Но если так, то зачем тогда она танцевала стриптиз? И почему в Сан-Диего? А главное – на кой черт ей сдался Червяк?

Все эти вопросы требовали незамедлительных ответов. Тут не было ничего, кроме голого расчета: мы больше не могли себе позволить тратиться на собственных потаскух, зная, что нас обставил какой-то Майки Сперанца!

И вот казалось бы: чего проще? Даже в Нью-Йорке не набралось бы и десятка мест, куда этот тщеславный хорек мог отвести такую горячую крошку и не прослыть дешевкой. Однако, к полному нашему замешательству, что бы мы не делали, нам все никак не удавалось их поймать. «Были минуту назад»; «Вы с ними в дверях разминулись»; «Да вон же они сид… нет, похоже только что ушли».

Все, кто ее видели, вспоминали о ней с легкой оторопью – и это только раззадоривало парней. Поскольку мои друзья со своей романской непоследовательностью одновременно тяготели к мистицизму и тривиальным решениям, им не пришло в голову ничего более оригинального, чем выезжать на место чуть раньше ими же запланированного времени, проводя в прихожей перед зеркалом десять минут вместо своего обычного получаса – и все равно без толку!

Что касается меня, то несмотря на четкое указание поверенного «стараться даже полный маразм сделать тренировкой», поначалу эта игра не пришлась мне по вкусу. Относиться к ней с азартом я начал только после того, как серия наших неудач растянулась на добрых полгода. Мне пришлось согласиться, что мы имели дело с чем-то действительно необычным. Необычная ситуация обязывала применить один подход, который поверенный описывал так:

«Хочешь поймать форель – не ищи в ее поведении логики. Логика – недуг, присущий не рыбам, но рыбакам».

И я принялся бессистемно кружить по городу, делая то, чему меня учил мой наставник – подмечал все случайности и странные совпадения. Однажды часа в два ночи я на своем «Эскалейде» стоял на светофоре в районе Пятьдесят восьмой. Слева от меня остановился открытый ярко-желтый «Ламбо». Сидевший за рулем пуэрторикашка с устрашающе-гламурной росписью на лице нагло зыркнул на меня, и оскалив свою поганую пасть показал мне синий, раздвоенный почти до середины язык.

Это было чертовски кстати, потому что в тот день меня все как-то особенно раздражало. Я уже собирался выйти из машины и осведомиться у этой двуязычной жертвы домыслов о манхэттенском хлебосольстве, не могу ли быть чем-нибудь ему полезен, но тут мое внимание привлек болтавшийся на его зеркале заднего вида маленький деревянный el diablo. Мне показалось, что его крохотный трезубец вместо дуги рисовал четкую прямую, указывающую на толпу рядом с ультрамодным ночным клубом на другой стороне улицы. Я посмотрел туда – и заметил вечно усталую спину