Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил
Она просматривала журнал, знакомясь с последними новинками моды. Она очень намучилась, пока переодевалась за ширмой, чуть с ног не свалилась, обнаружив, что надела платье задом наперед.
Тут на сцену выбежала группа девушек и так переиначила всю обстановку, что героиня оказалась уже не в собственной спальне, а за столиком в ресторане. Напротив нее за тот же стол сел клоун. Он был одет в смокинг с огромным красным галстуком-бабочкой. На его голых ногах красовались гетры, а спереди на живот крепилось гигантское накладное брюхо.
Девица решительно была самой недамской из всех дам, но именно это делало ее чудесной, прелестной, искренней и надежной. Она взобралась на стол, перелезла по нему, скидывая на пол все, что попадало под руку, к соседу, с которым ужинала, и угнездилась у него на коленях.
Ей все никак не удавалось обнять клоуна из-за его неохватного брюха, но когда ей наконец удалось это сделать, она впилась в него долгим слюнявым поцелуем. Они скатились под стол. Когда они из-под него выползли, их лица были ярко-красного цвета, как нередко бывает у клоунов. Это смотрелось восхитительно. Все зрители были на стороне девицы.
Действие восьмое
Как только парочка убралась со сцены, на нее на роликовых коньках выкатились танцовщицы. Одеты они были теперь в такие обноски, что походили на заправских бездомных нищих. Они пытались прихорашиваться, старались привлекательно выглядеть перед зрителями, но все равно оставались в тряпье оборванцев. Улыбки их ясных, приветливых, молодых лиц оттеняли мятые, бесформенные шляпки с увядшими цветами и черные платки, завязанные бантиком на лбу.
Они понемногу освобождались от своего замызганного тряпья. Расстегивали заношенные пальто и кидали их в стоявшие на середине сцены мусорные баки, одновременно продолжая кататься с ослепительными улыбками. Избавившись от какой-то очередной затасканной ветоши, девушки становились свободнее, полнее раскрывались их таланты в движении на восьми маленьких колесиках.
Одна танцовщица уверенно катилась назад, разведя руки в стороны. Другая, едва державшаяся на ногах, то и дело падала. Все смеялись не над ней, а над ее борьбой с коньками.
Девушки сняли рваные перчатки, из которых высовывались кончики пальцев, проеденные молью шарфики, свои латаные-перелатаные свитера и выцветшие платья. Потом сняли коньки и чулки. Они остались в своих откровенных танцовщицких костюмах персикового цвета, облегавших тело, как нижнее белье. Босыми ногами, гарцующей походкой они дошли почти до края сцены, остановившись в свете прожекторов нижнего рампового софита. Там каждая нашла и надела блестящие серебристые туфли на высоком каблуке.
Каждая казалась обнаженной, каждая являла собой само совершенство. Все они покинули сцену, где осталась лишь одна девушка. На ней был нелепый рыжий парик. Зрители решили, что это Маленькая Сиротка Энни[4], но Пьеро с Розой знали, что девушка должна была изображать Поппи. Она продолжала энергично взмахивать ногами, не заметив, что все другие танцовщицы ушли со сцены, а музыка смолкла. Слишком поглощенная танцем, она не беспокоилась о том, что осталась в одиночестве. Вдруг девушка раскрыла глаза, заметила, что попала в неловкое положение, и тут же прервала танец. Бросив взгляд на зрителей, она звонко рассмеялась и еще долго продолжала хохотать.
Заключительное действие
На сцену выехал на велосипеде клоун, одетый падающей звездой. Он катил перед собой игрушечную гангстерскую машинку. Заметив лежавшее на полу лассо, он слез с велосипеда и поднял его. Потом снова и снова стал подбрасывать лассо под самый потолок. Каждый раз оно падало вниз. В конце концов петля за что-то зацепилась, и лассо повисло. За что именно оно зацепилось, видно не было, потому что это место находилось выше стропил. Клоун потянул лассо изо всех сил, но, как ни старался, сорвать лассо с того, за что оно зацепилось, ему это не удавалось.
Он стал подниматься по лассо как по канату, но перевернулся вверх ногами и запутался. Вышел другой клоун с собакой. Он взялся за канат и вместе с первым клоуном стал его тянуть. Пес схватил конец каната зубами и тоже стал тянуть. Тут вышли другие клоуны и все вместе потянули превратившееся в канат лассо. К ним присоединились три танцовщицы. Они полезли вверх по канату, чтобы тянуть его сильнее. В итоге, когда все дружно навалились, канат медленно поддался.
И тут из-за занавеса стала медленно опускаться самая большая и чудесная луна из папье-маше. Клоуны выполнили обещание, заявленное в анонсе представления: они достали для зрителей луну с неба.
Величайшее театральное дарование Розы проявилось в ее сценическом обаянии. Это стало очевидно, когда она на цыпочках вышла на сцену в блестящих тапочках. На голове ее была треуголка с приклеенным к верхнему концу небольшим помпоном. На ней прекрасно сидел шелковый пиджак в крупную клетку. К подолу слегка расклешенной юбки были пришиты напоминающие снежинки белые помпончики. За ней следовала большущая фигура медведя – кукла, которой она управляла, дергая за проволочки.
Внезапно на сцену выкатили пианино и банкетку, на которой сидел не кто иной, как Пьеро. На нем был мешковатый клоунский костюм с гофрированным белым воротником, большими черными помпонами вместо пуговиц и штанами, которые ниспадали к его башмакам, как тающие свечки. Лицо было полностью закрашено белым гримом, за исключением малюсенькой черной слезы на щеке.
Лицо Розы тоже покрывал сплошной белый грим, только на каждой щеке проступало по красному пятнышку – такому же, как тогда, когда ее нашли младенцем на снегу.
Пьеро заиграл мелодию, которую играл всегда. Роза начала танцевать свой странный танец. Когда движения ее были изящны, медведь повторял их с косолапой грациозностью. Каждый раз, когда она склонялась вперед, казалось, что медведь собирается ее проглотить. Но когда Пьеро брал тоном выше – косолапый менял решение и в присущей ему манере продолжал элегантно следовать за Розой.
Пьеро работал над этим произведением уже многие годы. Это была вершина его творчества. Он сочинял эту музыку с тех пор, когда был еще маленьким мальчиком, возможно, с тех пор, когда его длинные пальцы впервые коснулись клавиш пианино. И именно в тот вечер, играя на сцене театра, он завершил это лучшее свое творение.
Перед последним тактом он сделал небольшую паузу, потом
