Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
«Назвать» равняется «разбожествить». В сказках герою, чтобы одолеть Сущность, достаточно произнести её Имя. Враг силён анонимностью. Имя же выводит из области невидимого, тайного, лишает сакрального авторитета. На этом принципе основывается, кстати, обряд экзорцизма; принудить изгоняемого демона назвать себя. Не случайно под строжайшим запретом Имя Бога. Даже поминать его всуе – оскорбление, если пространство поминания не подготовлено специальным образом, как, допустим, алтарь.
Сапогова скрючивает очередной рвотный спазм. Он давно избавился от вермишели, чая и ещё чего-то, залежавшегося с завтрака. Наружу хлыщет слизь, плёнки и прочий желудочный мусор, накопившийся в Андрее Тимофеевиче за прожитые годы. Происходит не просто опустошение, а Очищение, будто счетовода готовят принять в себя что-то новое и освобождают место.
– Минутку терпения, дражайший Андрей Тимофеевич!..
Гностики Возрождения полагали, что в ветхозаветный период Миром управлял Отец Небесный Сатани-эль – тот, что заливал Потопом, убивал первенцев и травил урожаи саранчой. Христос как бы «разбожествил» Сатани-эля, назвав во всеуслышанье, а после благополучно заместил его. Хотя Зла не убавилось…
Сапогов, согнувшись пополам, держится за оградку. Руку из пиджака давно вытащил – поверил, что палец отнимать не будут. Вещающая голова Коммутатора вне поля зрения, зато отчётливо виден пляшущий ноготок на пластинке и летящая из-под него тончайшая стружка шеллака.
– Юдоль! – булькает младенчески свежей утробой счетовод. – Юдоль!
Божье Ничто оригинально переосмыслил опыт теодицеи и акциденции, оправдывая беспомощность Творца перед Злом не подаренной с барского плеча свободой Воли, а тем, что Бога как бы ещё не существует. Место Его обитания – гипарксис, вневременное будущее, из которого Он удалённо воскрешает никогда не существовавшее прошлое и настоящее – всех живших и живущих, даже инфернальное измерение, где спрятались Диавол-Сатана и прочие бунтовщики. Нескончаемая Божья Литургия творит материальность, люди, умирая в Боге, подкармливают гипарксис, из которого читается Книга Мира, – круговорот Милосердия.
– Что такое Юдоль?!
– Мальчишку науськали, что Юдоль – это разомкнутый уроборос Литургической Памяти. Бог перестаёт вспоминать Сущее и становится тем, чем был изначально, – Ding für sich, а мы исчезаем, потому что нас никогда и не было, – ну смех же! Как сказано Аните Макаровне: ТАНАТОС-СОТАНАТ, всё наоборот. Не мы ложное воспоминание Бога! Это Бог – наше ложное воспоминание! Помните фразу про труд, сделавший из обезьяны человека? На самом деле механизм эволюции запустила религиозная мысль, печаль о Создателе, который вспоминает! И эту печаль позже назвали трудом…
Вроде мысли простые, очевидные, но голос! Волшебный тембр, чарующие краски – воплощение акустического совершенства! После фразы о печали у чёрствого Сапогова выкатывается огромная слеза. Проняло счетовода до глубин естества! И Макаровна расплакалась, как обиженная девочка. Всхлипывает, утирается кончиком шали.
– Мы не можем помыслить себя вне контекста Бога. Почему уныние – самый тяжкий грех?! В унынии отключается механика ложной памяти. В некотором смысле Юдоль действительно конец, но не мира, а одного-единственного Воспоминания! Не аннигиляция Сущего, а взросление человечества! Но Милосердие не прерывается, а выходит на новый виток! Бог устал и хочет на покой, не лучше ли отпустить его?! Принятие сиротства неизбежно! Но стоит ли скорбеть, если с нами остаётся Мать-Природа! А Отца всё равно никогда не было и мамочка не получала алименты! Аха-ха!..
Эх, милая моя, смазал под занавес впечатление Коммутатор!
Ну хорошо, Бог не существовал. Но далее извечный булгаковский вопрос: а Сатана, значит, есть?
– Аз-Аз! – верещит неусыпный демон. – Есмь-Есмь! Са! Та! На!..
Коммутатор задорно глядит на Сапогова:
– Андрей Тимофеевич, неужто хотите превратиться в такого попугая? – кивает на тополя, где притаился демон. – У нас имеются иные виды на вас…
– Это какие? – настораживается и трепещет Сапогов.
– Максимально почётная и ответственная должность! Поймите… – переходит на интимный шёпот, чтоб не услышал обидчивый демон. – Сатана – это синекура, фикция. Мы собираемся предложить вам ключевой пост нашей иерархии…
– В обмен на палец? – подозрительно уточняет Сапогов. С этими Тёмными надо держать ухо востро!
Коммутатор технически не может всплеснуть руками, просто хлопает себя ладонью по ляжке:
– Вы что, и правда решили, что если приставить какой-то обрубок, то Сатана с улицы Нестерова оживёт?!
– Аз есмь! Аз есмь! Сатана! Сатана! – скандирует демон.
– Андрей Тимофеевич, у нас вакантно место Хранителя Ада. По факту – второй начальник после Диавола. И не фиктивный, а действующий! Работка, прямо скажу, не каждому по силам. Но, полагаем, вам по плечу. Что думаете?!
Глаза Сапогова сверкают:
– А квартира у меня на каком этаже будет? На шестом, где Антихрист?
– Обижаете, Андрей Тимофеевич. На восьмом не хотите?! И не занюханная трёшка, а четыре комнаты. Два санузла, телефон!
– Не поддавайся, Тимофеич! – лепечет Макаровна.
– Анита Макаровна! – Коммутатор буравит взглядом ведьму. – Вам, как верному потребителю «Нима Огавакул», наверняка покажется несложным обратный кувырок со словом «НАДЕЖДА»! На выходе получаем – АД ЖЕ ДАН!
Антимир. Извращённый и величественный макро/микрокосмос, лишённый времени и физических законов. Нет границ, вообще хоть какой-то географии – текуч и непостоянен. Узревшему Ад откроются скалистые пустоши, пропасти и кратеры. Бугрится вулканический туф, побулькивают топи, где вместо воды серная жижа. Бури разносят снега и пески, прах и пепел. Земля черна, небеса багрово-красны. Все звуки там – стоны, проклятия, вой и скрежет. Все формы богохульственны, запахи невыносимы, а краски омерзительны…
– Как-то не очень, – ёжится от увиденного Сапогов. – Я, знаете ли, на другое рассчитывал! Что там охранять-то? Пустыню Гоби и Антарктиду?!
– Это заставка, не имеющая отношения к реальности! – хлопочет Коммутатор. – Ад отзывчив! Его ландшафты всегда откликались на параноидальные фантазии смертных! И кроме того, вам совершенно не обязательно там находиться. Телесно вы остаётесь на Земле.
– Да?! – ещё больше настораживается счетовод. – А квартира с удобствами! Как-то вы темните!
– Объясню на примере! – Коммутатор смеётся. – Когда на вас напали возле Дома культуры, вы собирались проглотить палец, чтобы он никому не достался. Верно?
– Было дело… – Сапогов кивает, не понимая, куда клонит Коммутатор.
– Относительно пальца – в корне ошибочная стратегия. С Адом иначе. Нужно принять его…
– Это как? – Андрей Тимофеевич мнётся.
– Всем сердцем! – шутит Коммутатор. – Просто в себя! Как ложку рыбьего жира! Ам-ам – и вы Хранитель Ада! Безо всяких испытательных сроков, проверок и прочего.
– А надо что-то подписывать? – подозрительно уточняет счетовод. – Кровью?
– Никаких пошлостей с иголкой и мизинцем левой руки.
– Точно? – не верит Сапогов, ждёт подвоха.
– Тимофее-е… Не согла… – еле шелестит безголосая Макаровна; чутьём поняла, кто перед ними. – Это «Эль»!.. Беги!..
– Андрей Тимофеевич! Дорогой! Предложение эксклюзивное! Раз в тысячу лет такое! Будете первым
