Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

Ладно бы сама песня, так ещё Коммутатор выделывает невообразимые па штиблетами, шевелит ушами, сгоняет зрачки к носу. Кладбищенский пейзаж включил светомузыку – могилы в такт мигают, как разноцветные лампочки. Пританцовывают надгробия и кресты. Над верхушками тополей, где недавно скрылся щепетильный демон, появляются и исчезают его исполинские рога – тоже пляшет!

Андрея Тимофеевича от волнения разбирает истерический смех, настолько заразительный, что, глядя на счетовода, сперва хихикает, а затем звонко кудахчет Макаровна – громко, почти неприлично. При этом глаза старухи полны ужаса. Она лучше Сапогова понимает, что это хохочет «Ад Всесмехливый», о котором предупреждают в церквях на третью седмицу Пасхи.

Сказал Создатель, весёлый и древний!..

Тысячелетий прошла череда,

Ещё хоть как-то бодрились деревни,

Но приуныли большие города.

Там население сплошь полагало,

Что Бог – мышления вздорный кульбит.

Их почему-то вообще пугало,

Что Бог не умер, а зверски убит!..

Приподнят воспроизводящий ноготь, безумная кладбищенская пляска потихоньку сходит на нет. Только Сапогова и Макаровну сотрясают невротические спазмы.

Пластинка точно не долгоиграющая, но Коммутатор, не меняя стороны, не подкручивая заводную рукоять, возобновляет беседу.

– Известно ли вам, уважаемые Андрей Тимофеевич и Анита Макаровна, что смех – традиционная профилактическая магия против вторжения смерти? В культурах самых различных народов, в том числе у славян, присутствует разновидность ночного бдения над покойником: «смехование»…

Сапогов стискивает Безымянный, едва контролируя подкатывающую тошноту. Макаровне тоже кажется, что её вот-вот вывернет, под седой копной чудовищные «вертолёты», как у трезвеющего пьянчужки.

– Человек в системе мифологического мышления носит знаковый характер, – уютно потрескивает Коммутатор. – «Умерший» – тот, кто разрушился как социальная и психосоматическая целостность. Всякий погребальный обряд представляет собой работу коллектива над превращением поломанного сородича в «правильного» мертвеца. «Смехование» – последовательный этап реконструкции «знака».

Коммутатор, похоже, издевается над перепуганным старичьём: одна вообще без образования, другой – со средним специальным. Да они половины слов не поняли и заодно квазинаучной подачи!

Впрочем, следует отдать должное чарующему голосу. Не в обиду тому же диктору Кириллову и даже непревзойдённому Левитану, тембр, манера подачи, культура артикуляции у Коммутатора на порядки выше – просто небо и земля!

– Ключевое отличие живого человека от умершего – молчание последнего. «Смехование» – намеренная провокация, что пытается поколебать немоту смерти. Травить байки, шутить у гроба – проверка мертвеца на устойчивость: а вдруг засмеётся!..

Андрей Тимофеевич блюёт вечерней вермишелью вперемешку с чаем. Прям на могильный цветник, благо там одни иссохшие сорняки. Разумеется, в рвоте никакой сатанограммы.

Коммутатор делает вид, что не замечает конфуза:

– Все оккультные практики «смертвления» и прочий некромимесис могут помешать серьёзному разговору. Пришлось, дорогие мои, ритуально вас «оживить»!

– Юдоль! – клокочет и булькает счетовод. – Юдоль-Юдоль!..

Что такое Юдоль?!

– Полегчало? – улыбается Коммутатор. – А теперь смело вытаскивайте руку из пиджака! Никто не собирается отнимать у вас палец! Как и оспаривать милейшую претензию на право называться Сатаной…

– Аз есмь Сатана! – доносится из-за деревьев. – Аз! Аз! Не он!..

– Да замолчишь ты?! – шутливо шикает на демона Коммутатор. – Андрей Тимофеевич, расслабьтесь! И вам, и Аните Макаровне в моём присутствии ничего не угрожает. И с Юдолью тоже не возникло бы никаких вопросов, если бы вы не отдали кладбищенский гвоздь мальчишке!..

– Какой гвоздь? – не сразу вспоминает Сапогов. – Ах, тот самый…

– Тимофеич! – лепечет Макаровна. – Не слушай его! Это же и есть Сатана! Отец лжи!

– Аз есмь Сатана! – зычно вопит обидчивый демон.

– Не прощаемся и уходим, Тимофеич!..

– Опять двадцать пять! – Коммутатор обаятельно смеётся. – Какой-то фарс, честное слово! Анита Макаровна, а вам известно, откуда пошло дурацкое присловье про Отца Лжи? Нет? А я расскажу. Ещё раз: кто у нас Сатана?..

Доносится тотчас:

– Аз же есмь! – совсем не грозное, а глуповато-смешное.

– Вы в курсе нашей трагичной космогонии, – продолжает Коммутатор. – На улице Нестерова тоже побывали и всё видели…

Макаровна сперва пожимает плечами, затем кивает.

– В силу сложившихся обстоятельств, Сатана – должность! И занимает её временно исполняющий обязанности, сокращённо ВрИО! Случайная схожесть по звучанию – и нелепица на века!

Очевидно же, ВрИО – шутка, рассчитанная на ребёнка. Макаровна понимает, что вот прям щас над ней откровенно насмехаются, но вместо негодования испытывает апатию. Не возмущаться же, как демон-придурок. Трижды герой Ада называется! Не Сатана, а позорище!..

– Итак, гвоздь! – обращается Коммутатор уже к Сапогову. – Не простой, а седьмой гробовой, что в головах, – редкая удача! Вам, Андрей Тимофеевич, косвенно дали понять, для чего он. Но вместо этого вы передали гвоздь мальчишке, вдобавок снабдив инструкцией, как им пользоваться! Недальновидность? Разгильдяйство? Профнепригодность? – ласково журит. – А ещё Сатаной хотите быть!..

Сапогов понимает, что проштрафился, однако самолюбивому счетоводу неприятно, что его отчитывают.

– Аз! Есмь! Са-та-на!.. – разряжает неловкость демон.

– Мальчишка расцарапал гвоздём запястье, но вместо наставника по Юдоли, заготовленного персонально под вас, уважаемый Андрей Тимофеевич, выскочило некое Божье Ничто, кладбищенский микроупырь, который взялся активно проповедовать малолетнему оболтусу сектантскую чушь. Дескать, имеется незримое Постоянство и видимая Материальность, а Господом Богом в человека встроен ментально-оптический прибор, – Коммутатор фыркает. – Фе-номе-но-скоп, преобразующий Вещи, они же ноумены, в доступные ущербной людской природе феномены, то бишь слова и картинки!..

К чёртовой бабушке казуистику и демагогию, какая разница, кто: Двоица, Диавол-Сатана, Люцифер, Сатаниэль?! Князя Мира называют Отцом Лжи не потому, что он говорит неправду. Он – Отец Лжи, ибо ГОВОРИТ!

Написано: «В начале было Слово». Но была Вещь для Себя (Ding für sich), и Вещь Была Богом! Предметы нуждаются в нас, поскольку мы наделяем их значением. Богу необходимо Творение, ибо оно превращает его в Бога. Бытие написано Вещами, но Сущее – Словами. Отец создавал Вещи, Сын их называл. Согласовали, что Слово имеет единственный Смысл – обозначенную Вещь. Но, будучи проименованной, Вещь больше не годилась для Постоянства и низвергалась с Небес. Пресловутые «Падшие Ангелы» – сплошь бывшие Вещи. Князь Мира – не отец Лжи, а главный Феноменоскоп, точнее, Феномено-Епископ, чья епархия – язык, речь, мышление. Ложь коренится в самой природе Слова, которое в момент своего озвучивания становится перевёртышем истины…

– Не слушай, Тимофеич! – трясёт Сапогова Макаровна. – Бежим отсюда!..

Коммутатор переводит безбровый взгляд на ведьму:

– Уважаемая Анита Макаровна. А вы знали, что если прочесть ТАНАТОС наоборот, то получится СОТАНАТ? Выходит, Смерть – это Сатана наизнанку. Или же Смерть – обратная сторона Сатаны. Но в сути одна и та же Вещь, как ваша краденая шаль…

Во рту у ведьмы кисло, точно там переночевал медный пятак. Онемели, обвисли без того брылястые щёки. Хочет обратиться к Матушке-Смерти, но понимает, что забылись, спутались молитвы. В голове