В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

Послесловие

Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него.

Евангелие от Иоанна

Похмельный рассвет, еще не отошедший от ночного разгула, поднимаясь, споткнется, расквасит нос, и сукровица зальет Голгофу. За полянами пышной сирени и буйного вереска, за березовой рощицей, украсившейся сережками, соловецкие чайки взмоют над дюжиной рыбаков. Где-то со стороны луга заблеет овечье стадо, и через дорогу, отделяющую Белое море от пока что безымянной свежесрубленной деревни, двинется со своим выводком утка, круглая, важная, как монастырская башня, и даже не подумает нарочно прихрамывать, уводя угрозу от своих птенцов, как она делала это, когда в мире еще были угрозы.

Вдоль дороги разляжется сад цветущей черешни, за ним покажется крыша свежего сруба, а под ней ветки черемухи, разливающей белоснежную благодать. Как фатой, они прикроют собой скромное личико молодой избы, и только окошки, как два любопытных блестящих глаза, будут подмигивать людям сквозь черемуховую пелену.

На пороге, смущаясь войти незваным, закряхтит старец Савватий. Из своей дальней лачуги он притащит для новоселов в честь праздника бочонок шмелиного меда, кулебяку с навагой и пирожки с вороникой – урожай нынче хороший, кустики перестали дрожать и разбрасывать ягоды без всякой пользы для ближнего своего, как они делали, когда в мире еще была ыжлость.

Дверь Савватию откроет плотник.

– Исполать, крещеные! – поприветствует Савватий и любовно оглядит избу. – Гостинцы я притащил да венички эвкалиптовые для бани. Ох и эвкалипты у нас на Соловках вымахали, Господу благодарение!

– Спасибо, сосед! – скажет плотник. – Откуда знал, что мы тут решим поселиться?

– Дык я прозорлив! Я вас ждал-от, деревеньку срубил. Руки-ноги имеются – у Господа все на своем месте.

Вытянув из сарая удочки, плотник с Савватием минуют черемуху, пройдут в жужжании медоносных шмелей мимо черешен и тут же заметят ватагу мальчишек, гоняющих мяч так буднично и невозмутимо, как будто в мире всегда были дети.

Перейдя дорогу, Савватий и плотник присоединятся к двенадцати рыбакам. Ватага мальчишек громким смехом распугает рыбу, впрочем, ее так много, что можно ловить руками, и вода матово засверкает от зеркальной чешуи белорыбицы, царской рыбы, которая когда-то заплыла из арктических рек в Каспий и считалась его эндемиком в предпоследние времена, а после конца времен, поди ж ты, вернулась в родные пенаты, домой, на Голгофу.

Многое изменится в мире после конца времен. Пасха, воссиявшая над Голгофой в тот миг, когда очнувшийся Христос попросил у Савватия соломаты, будет объявлена последним днем последнего века последних времен, после чего времена закончатся и наступит вечность.

Урожайная осень будет сменяться цветущей весной, а закат будет долго, всю ночь, перетекать в рассвет, и не будет в нем никакой тьмы. Зло перестанет быть вездесущим, вездесучим и везде сующим свой нос. Ареал его обитания ограничится АД-ом, и его приспешники: ненависть, зависть, гнев, измена и страх, – исчезнут, как когда-то исчезла с лица земли черная оспа.

Как и предсказывал броненосец Потемкин, пригодная к жизни земля соберется обратно в один континент, и отобранные для вечной жизни люди, благополучно выбравшиеся из разрушенного всадниками Района, расселятся в этом прекрасном новом мире ровно так, чтобы никому не было ни тесно, ни одиноко, и вернутся изначальные законы природы, нарушенные первородным грехом, законы, согласно которым человек бессмертен, и людям покажется даже странным, что нечто столь немыслимое и безобразное, как смерть, когда-то казалось естественным и неизбежным.

– Слышь, мужики, а вобла тут водится? – к рыбакам подойдет Сэмэн, от робости нагло почесывая подмышку.

– У Господа все водится, чего пожелаешь. Надобно только пожелать, – ответит Савватий.

– Это тут так работает, да? Г-гы-ы, – осклабится Сэмэн. – Ну, пожелаю тогда к обеду, че. Проверим!

К полудню рыбаки поймают два ведра белорыбицы и всякой мелкой рыбешки. Нанижут ее на ивовые шампуры и отправятся в сад к праздничному обеду. Машенька выставит на длинный березовый стол посреди черешен соленую черемшу, рыжики, свежую зелень, яйца и белый хлеб. На запах жареной рыбы начнут потихоньку стекаться соседи, а Машенька будет с тревогой взглядывать вдаль, туда, где Белое море сливается с горизонтом. Заметив ее встревоженный взгляд, Савватий нагнется и тихо скажет:

– Ты о худом, деушка, не думай. У Господа все есть, кроме худа. Вернется он, куда денетеся. У Господа все возвращаются.

Откуда-то явится пьяненький Сократ и тут же присядет на уши старцу, посчитав его единственным достойным философской беседы на этом, в прямом смысле слова, празднике жизни.

– Нет, ты мне объясни, зачем Бог убил своего единственного сына? Такой во всех отношениях замечательный юноша!

– Давайте лучше о чем-нибудь веселом, – перебьет плотник, бросив быстрый взгляд на Мадонну.

– Ой, как я умирал, это хохма! – вспомнит Апостол Варфоломей. – В Армении дело было. Меня, как Петра, вниз головой распяли, а я взял да и не помер, тогда они кожу с меня содрали – а я опять не помер! Тогда уж пришлось обезглавить меня.

– А меня пилой распилили! – крикнет, смеясь, Симон.

– А меня с Храма сбросили, а потом камнями закидали!

– А ты в курсе, что день в день, когда тебя распяли, мне отрубили голову? – скажет, пихая локтем Апостола Петра, Апостол Павел.

– Да ладно! С чего это вдруг? Всех, значит, распяли, а тебе все лишь отрубили голову?

– А потому что я римский гражданин, а не лимита какая-то!

Березовый стол затрясется от смеха, и Дева Мария невольно залюбуется тем, как ученики ее Сына, рассказывая о своей мучительной смерти, смеются, и, сквозь слезы, возрадуется, что этим смехом попрана смерть отныне во веки веков.

– Тогда и я расскажу, пока его нет, – всхлипнет от смеха Петр. – Обратил я, значит, жену Нерона в христианство – нет, вы не подумайте, ничего такого, исключительно из миссионерских побуждений! И вовремя улизнул из Рима. И кто вы думаете, идет мне навстречу? Христос!

– Так его же уже распяли тогда, – вмешается дотошная ящерица, увязавшаяся за Савватием, чтобы в кои-то веки побыть в приличной компании.

– Дык Бог же он, – покачает головой Савватий. – Ему вольно являться, когда угодно и где угодно. Учишь тебя, учишь!

– Ну, да, – продолжит Петр. – И говорю я ему: «Господи, куда ты идешь?» А он спокойно так отвечает, как будто ничего такого не имеет в виду: «Иду в Рим, чтобы опять быть распятым».

Апостолы опять рассмеются.

– Конечно, я сразу понял, что Он