Это - Фай Гогс
Он скорчил умильную гримасу, молитвенно сложил руки и повернулся к Лидии, как бы отдавая всего себя на ее справедливый суд. Веселый мелодичный смех, прозвучавший в ответ, совсем сбил меня с толку. Фло никогда не спускала мне плоских шуток. Как-то совсем уже буднично я отметил, что опять перестаю отделять их друг от друга. И тут вдруг мне показалось, что разгадка где-то совсем близко!
– И каким боком во всем этом замешан я?
– Ага, ты почти вспомнил! – подтвердил он мою мысль.
– Вспомнил что?
Он в отчаянии всплеснул руками:
– Господи, ну что за кретин!
И сразу, словно извиняясь за свою вспышку, продолжал примирительным тоном:
– Я это к тому, что обо всем этом ты когда-то знал, но потом почему-то забыл. Речь идет о так называемом «Клермонтском инциденте».
Сказав это, поверенный с надеждой посмотрел на меня. Я продолжал тупить. Поскучнев, он перевел взгляд на священника:
– Давай лучше ты, Лу. Я пас.
Отец О'Брайен вопросительно посмотрел на Лидию, и та ответила ему легким кивком. Повернувшись ко мне всем своим грузным телом, он с тоской в голосе пробасил:
– Сынок, твой… доктор имел в виду, что именно здесь, в Клермонте, ровно триста лет назад произошло одно событие, которое изменило всё. Случившееся затем можно и нужно считать ответом вселенной не только и не столько на само событие, но прежде всего на парадоксальную, абсолютно недопустимую в мире энергии вещь, о которой говорилось выше: воспользовавшись женской силой, мужчины пытались эту же силу и угнетать!
Скажу так: не стоит думать, что та драматическая трансформация, которую в последнее время претерпевает наш мир носит случайный, или же внезапный характер. Безусловно, когда-нибудь женская сторона вселенной должна была восстановить некогда поколебленное равновесие. То, что эта трансформация стала особенно заметна в последние лет пять-десять показывает, насколько быстро мы приближается к точке этого равновесия.
– И когда маятник минует середину…
– Да, тут ты прав. Силы инерции пока еще никто не отменял. Когда маятник качнется в другую сторону, небесное налоговое ведомство пришлет тебе счет, и ты узнаешь, что у каждой твоей инстаграммной ухмылки была своя цена.
– Значит, близятся темные кальпы, когда за демонстрацию обнаженного бицепса фем-синедрион будет карать побитием камнями?
– Да, верно, на несколько ближайших тысяч лет нам придется распрощаться с уморительной привычкой тыкать в пятна от кетчупа на наших дырявых семейниках с воплями «Эй, Сисечки, гуляем – рожать не скоро!»
– Но разве это правильно? Не приведет ли подобный подход к новому витку межполовой напряженности? Что об этом пишут в вашем даосском талмуде?
– Только личность с менталитетом головастика способна свести краеугольный принцип мирообразования к дилемме «правильно – неправильно». Гением тебя, конечно, не назовешь, но вряд ли ты недалек настолько. Видишь ли, прямо сейчас нам с тобою повезло – или не повезло, в зависимости от того, как ты намерен действовать дальше – оказаться ближе остальных к самому источнику происходящих изменений.
Священник сделал неопределенный жест ладонью. Эта неопределенность, однако, не оставляла особого простора для его истолкования: источник изменений находился непосредственно за его спиной!
– Ты спросишь: если равновесие было утрачено так давно, то почему реакция на это не последовала незамедлительно? А все дело тут в том, что одну из главных сторон женской природы можно обозначить словом «терпение». Мать, растящая свое чадо – терпелива; терпелива жена, ожидающая возвращения своего суженного. Но обрати внимание: терпение по своей природе не имеет ничего общего с покорностью! Легче всего это можно понять, вспомнив о свойствах воды: вода кажется мягкой и податливой, но сжать ее невозможно…
– К черту воду – в детстве наслушался. Клермонт, триста лет? – напомнил я ему.
– Да, – спохватился священник, – «Клермонтский инцидент». Хочу напомнить, что событие, о котором я расскажу, случилось всего лишь спустя сорок лет после процесса над ведьмами Салема. К чему я это вспомнил? А вот к чему: чаша уже была переполнена, и требовалась одна последняя капля, чтобы вода полилась через край…
С этими словами он взял декантер, наполнил свой бокал, осушил его одним глотком, вытер губы и продолжил:
– Теперь о конкретных фактах. Когда-то здешний порт считался одним из самых важных на всем северо-западе. Для табачных фермеров путь по суше до океана был слишком сложным, а низовья реки Джеймс считались опасными из-за того, что в районе Хопуэлла орудовали банды ополченцев, не желавших возвращаться к тяжелому труду в полях после войны королевы Анны[52]. Короче, именно здесь табак перегружали с речных судов на корабли, способные отбиться от атак пиратов и доплыть до Европы.
Однако после череды засушливых лет река обмелела, и порт, а вместе с ним и Клермонт, быстро пришли в упадок. Люди стали покидать некогда процветающий поселок, и только один плантатор из местных по имени Джеремайя Стоун решил стоять до конца. Для начала он по дешевке скупил участки земли по обе стороны реки. Как ты думаешь, что он сделал потом?
– То же самое, что сделал бы любой из присутствующих на его месте – организовал бутылочное горлышко?
– О, если бы только это! Как бы все было просто! Да, действительно, начал он с того, что перегородил реку плотиной и на образовавшейся запруде построил новый порт. Таким образом, фермеры с верховий снова получили возможность добираться сюда по воде.
Затем он расчистил дорогу до Норфолка, купил сотни подвод и нанял кодлу самых отчаянных разбойников для их охраны. Смирились все, кроме прихожан местной пресвитерианской общины – ведь большая часть ее владений оказалось под водой. Недолго думая, он натравил на них своих бандитов и в конце концов отобрал то немногое, что осталось от их земель – в том числе здание церкви, которое он затем переделал в то, что ты видишь сейчас.
Его богатство и влияние достигли к тому времени такого уровня, что ему простили даже это святотатство. Но алчного негодяя было уже не остановить, и он решил украсть – что бы ты думал? – всю реку! Да, представь себе! Его замысел был таков: раз уж ему так легко удалось перекрыть единственный водный путь до побережья, то
