Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

В кузнечном цехе тяжело вздыхали многотонные прессы, свистел паровоз, над теплоцентралью шипели прозрачные струйки пара.

— Ты поезжай домой, — обращаясь к Николаю, сказал главный конструктор. — Отдохни. В этом деле нужна ясная голова. У заводоуправления стоит моя машина.

— Хорошо, Дмитрий Ильич.

Только усевшись на мягкое сиденье автомобиля, Николай почувствовал усталость. Его потянуло ко сну. Закрыв глаза, он вдруг вспомнил девичье лицо с ласковыми большими глазами…

— Аннушка, — мысленно повторил он имя девушки, — Аня… Какая славная!.. Миша, — обратился он к шоферу, — дай круг по городу.

— И?

— И обратно на завод.

III

В течение трех следующих недель ведущий конструктор Косторев и ведущий конструктор Чулошников проводили совместное лабораторное испытание вала двигателя. Вал на специальной установке прокручивался с числом оборотов, которые он развивал в двигателе. Чувствительные приборы засекали все происходившие в нем процессы: вибрацию, давление на опоры, крутящие моменты. Но подметить какие-либо специфические факторы, влиявшие на разрушение втулки, не удавалось. Однако даже при лабораторных испытаниях втулка разрушалась первой.

— Чего-то мы все-таки не учитываем, — сказал Николай после того, как они с Чулошниковым закончили испытания.

— Чего же? Как ты думаешь?

Ответить на этот вопрос Николай, разумеется, не мог.

— А я вот отвечу, пожалуй, — сказал Чулошников, усмехаясь. — Выше головы решили прыгнуть, вот что. Разве на других заводах не хотят делать более мощных двигателей? Или там конструкторы хуже, чем у нас? Нет, ты сам посуди: три завода выпускают дизели, и мощность у всех равная.

— Веселый довод, ничего не скажешь! Может быть, ты его и при Дмитрии Ильиче повторишь?

— Э, нет! — рассмеялся Чулошников. — При нем я этого не скажу. Я же, собственно, к чему речь веду? До сих пор мы сами машины конструировали, можно сказать, творили. А теперь только чужие чертежи переиздаем, повторяем. Не обидно ли?

— Мне так, например, не обидно. И так, и этак — все для одного дела идет. И не мне это тебе доказывать. Ты человек взрослый.

— Не терплю повторений.

Николай пожал плечами.

Вскоре о затруднении с шатунной втулкой знал уже весь завод. Она превратилась в предмет горячих обсуждений не только в проектном отделе. О ней говорили в цехах, на партийных собраниях, на оперативках у директора. В многотиражке появились фельетоны и даже весьма остроумные стихи, читая которые Косторев менялся в лице не от негодования, нет, а от чувства собственного бессилия.

Конечно, часть неудач можно было бы отнести за счет цехов, технологических служб, отдела технического контроля. И Косторев придирчиво наблюдал за каждой операцией изготовления втулки. Изъяны, безусловно, имелись, но устранение их, даже всех вместе взятых, не решало основной проблемы.

Николай все больше приходил к убеждению, что главная причина неудач кроется в самой конструкции втулки. Когда он впервые высказал свое мнение на оперативке у директора, собравшиеся встретили его слова смехом.

— Может быть, ее из золота сделать? — спросил кто-то.

— Ну, хорошо, пусть все дело в конструкции, — нетерпеливым жестом останавливая реплику, сказал директор, — но разве уж так трудно создать нужную конструкцию? Все-таки это не проблема новой формы двигателя в целом.

— Втулка будет, — только и нашелся сказать Косторев.

— Пусть бухгалтерия запишет двести сил в долг проектному бюро, — предложил тот же голос, который советовал сделать втулку из золота.

До сих пор в конструкторской работе Косторева все шло гладко. Любое задание он и его группа выполняли более чем исправно. Косторев не терпел формализма. На каждое проектируемое приспособление или деталь двигателя он требовал несколько вариантов и из них выбирал наилучшие. Главный конструктор считал его одним из наиболее способных руководителей групп.

И вдруг эта шатунная втулка…

Она задела самолюбие Косторева, самолюбие конструктора, не сумевшего решить поставленную перед ним задачу. Он испытывал стыд честного должника, который и рад бы расплатиться, да нечем. На него, кроме того, ложилась ответственность руководителя за группу, за коллектив, не выполнивший задания.

Он стал отдавать шатунной втулке все свое свободное время и все свои помыслы. Возвратившись домой, садился, за чертежную доску, вычерчивая бесконечные варианты, производя расчеты и пересчеты, читая и перечитывая труды по металлографии, выдумывая одну систему смазки за другой.

Обычно сдержанный, он вдруг принимался рвать на мелкие кусочки кропотливо выполненные чертежи, вскочив на ноги, бегал по комнате, ругался вслух.

— Нет, нет, довольно! — почти кричал он. — Спать, отдыхать. Утро вечера мудренее.

Но сон не приходил.

— Спи! — приказывал он себе, а перед глазами продолжали возникать все новые и новые варианты втулки.

С постели Николай поднимался очень рано, еще задолго до первого гудка. Обнаженный по пояс, с мохнатым полотенцем через плечо, он выходил в безлюдный коридор. Умывался прямо из-под крана ледяной водой, фыркая от удовольствия и рассыпая вокруг брызги. Потом растирал тело, пока оно не становилось пунцовым.

Единственным обитателем общежития холостяков ИТР, который просыпался вместе с Николаем, был огромный кот Ивашка, черный с белым пятнышком на лбу, разжиревший на общественных харчах.

Ивашка вылезал из-за кипятильника, не успевшего остыть за ночь, и, выгибая спину, терся о ноги Николая.

— Ну и житье тебе, Ивашка, — говорил ему Николай. — Никакие втулки выдумывать не нужно. — Нагнувшись и щелкнув кота по носу, отчего тот с громким фырканьем отскакивал прочь, добавлял: — И тебе ни одно порядочное животное не позавидует, не то что человек. Ты отвратителен в своей лени, Ивашка.

Каждое утро, собираясь на работу, Николай вспоминал девушку, давшую ему «Рентгеноаппараты» Мошковского, но все не мог выбрать времени и отнести ей книгу. Он таки основательно поспорил с лаборантами и заставил их уточнить технологию просвечивания втулок.

По дороге на завод Николай обычно проходил мимо знакомого углового корпуса, хотя это значительно удлиняло его путь. Замедляя шаги и тайком поглядывая на окна, он надеялся случайно встретить или увидеть Анну.

Дважды он звонил в поликлинику, но оба раза ему ответили, что позвать к телефону врача Анну Александровну Лаврову нельзя, пока она не закончит прием. А к этому времени Николай, как правило, уходил на испытательную станцию, откуда звонить уже не было никакой возможности.

Теперь, по крайней мере, он знал ее фамилию. Узнал он и номер ее квартиры. Встретились они, однако, значительно раньше, чем Николай привел в исполнение свое намерение отнести ей книгу.

Вечером, в столовой, за одним из столиков, Николай узнал ее лицо, обрамленное тугим валиком каштановых волос.

За столиком около девушки оставалось только одно свободное место. Николай не особенно любезно отстранил