Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

— Здравствуйте, — сказал Николай, садясь за стол.

— Здравствуйте, — весело улыбаясь, ответила Анна.

— Как живете, Анна Александровна?

— Ничего, спасибо, А вы?

— И я ничего. Все собираюсь возвратить вам книгу, да только совсем недавно узнал номер вашей квартиры. Вы на меня не сердитесь?

— Нет! Нисколько!

Поужинав, они вместе вышли из столовой. Николаю не хотелось расставаться с Анной, и он решил пожертвовать временем, чтобы пройти с нею один-два квартала.

Но он прошел четыре, пять, даже шесть кварталов… Около ее дома Николай сказал:

— Если вы не очень спешите, Анна Александровна, может быть, мы еще погуляем?

Анна согласилась. Они свернули на широкий центральный проспект.

Наступали синие январские сумерки, но уличные фонари еще не были зажжены. Николай и Анна бродили среди вечернего полумрака по шумным и людным улицам поселка.

В этой встрече было для них обоих уже что-то значительное. И откуда только находились темы для разговора? Они могли проговорить, пожалуй, всю ночь. Каждый пустяк приобретал для них особый интерес.

Близость девушки волновала Николая. Волновали звук ее голоса, ее улыбка. Мир от присутствия Анны как бы окрашивался в радужные сверкающие тона. Рядом с ней Николай чувствовал себя преображенным, восторженным, способным чорт знает на что, полным веры в себя, в свои силы…

Расставаться не хотелось, и Николай, вероятно, провел бы с Анной весь этот вечер, если бы не вспомнил, что на заводе его ждет работа, ждут товарищи.

По дороге на завод Николай улыбался своим мыслям.

Из рупоров доносилась музыка, и сегодня она казалась особенно приятной, словно специально созданной для его настроения.

IV

Упрямое желание найти причину, вызывающую разрушение втулки шатуна, не оставляло Косторева, хотя в сущности вопрос был уже решен: дизели пошли в серию с нормальной стандартной мощностью. Таким образом, шатунная втулка исключалась из повседневной текущей работы группы Косторева. Группа выполняла новые задания и решала иные конструктивные задачи.

На заводе о втулке стали постепенно забывать, но конструкторы группы втулок, юноши и девушки, собирались иногда после работы за столом Косторева. Они усаживались тесным кружком и в шумных спорах обсуждали один вариант за другим. Каждый старался предложить что-нибудь свое, оригинальное.

Если случалось, что предложенный кем-нибудь вариант подавал надежды, Косторев откладывал его в сторону и, оставшись один в огромной опустевшей комнате, долго сидел над ним, размышляя, выкуривая папиросу за папиросой. Сизые облачка дыма уплывали вверх, туманом обволакивая лампочку под стеклянным абажуром.

Но нет, все было не то…

Чулошников, знавший о настойчивых поисках Косторева, назвал его как-то шутя «втулочным энтузиастом». Прозвище пришлось всем по вкусу и прочно закрепилось за ним.

Неудача с шатунной втулкой сделала Косторева раздражительным. Проблема увеличения мощности не давала ему покоя.

Даже в присутствии Анны он не мог удержаться, чтобы не поговорить о втулке.

Анна долго отказывалась от приглашения Николая заглянуть к нему в комнату. На вопрос: «Почему?» отвечала уклончиво, смущенно улыбалась и говорила, что «как-нибудь потом, в другой раз зайдет, а сегодня, пожалуй, не стоит».

Но мороз гнал с улицы, а к себе Анна тоже не приглашала Николая, и оттого встречи бывали очень короткими.

Только в начале февраля, когда морозы стали слабее, но зато подул порывистый пронизывающий ветер, Анна позволила уговорить себя зайти ненадолго в общежитие ИТР.

В комнате Николая она медленно расстегнула пальто, а сняв его, нерешительно стояла у двери, будто для того, чтобы поправить волосы.

Николай пригласил ее сесть, сам сел напротив.

И тут вдруг оказалось, что они не знают о чем говорить. Конечно, Николаю очень хотелось говорить о своих чувствах; однако он понимал, что это сейчас неуместно.

Он принялся расспрашивать Анну о ее работе в поликлинике. Потом разговор зашел о минувших годах студенчества. Анна оживилась, на щеках ее появились ямки. Смеялась она едва приоткрывая губы; смех ее был тихим, задушевным.

Вскоре они знали друг о друге все, начиная со времен далекого детства, а когда переговорили и о работе, и обо всех делах, и разговор стал клониться к выяснению их нынешних взаимоотношений, Анна заторопилась домой.

Николай сделал попытку уговорить ее посидеть еще с полчасика, но, кротко улыбаясь, на вид такая мягкая и уступчивая, Анна, однако, решительно направилась к вешалке. Николай едва успел завладеть ее пальто, чтобы помочь ей одеться.

С тех пор Анна часто бывала у Николая и чувствовала себя в его комнате все свободнее. Он же старался вести себя так, чтобы ничем не задеть ее, не нарушить ее доверия к нему. И в этом он, быть может, даже переусердствовал, потому что разговаривал с ней о вещах скучных и обоим неинтересных.

Только провожая Анну, у подъезда ее дома, Николай задерживал в своих руках ее руки и заглядывал в ее добрые серые глаза.

— Анна Александровна, — сказал он как-то, набравшись храбрости, — Аня… Аннушка. Мне очень не хочется вас отпускать.

— Я никуда не уезжаю, — рассмеялась Анна.

— Да, но…

— Что «но»?

— Может быть, мы еще немного погуляем?..

— Но я так долго у вас просидела! Меня Зина, вероятно, совсем потеряла!

Он обнял ее за талию. Анна испуганно оглянулась, но не отстранилась. Час был поздний, и улицы поселка оставались безлюдными.

— Мне пора, — сказала Анна, — пустите, Николай.

— Аннушка… любимая…

Он поцеловал ее бережно, будто боясь обидеть, чуть коснувшись ее губ.

В воздухе уже чувствовалось отдаленное дыхание весны. Шумели телеграфные провода… В ярком свете электрических фонарей переливалась тонкая серебряная пыль. Она сыпалась на плечи Николая и Анны.

Они долго стояли, будто прислушиваясь к чему-то… Прежде чем отпустить Анну, Николай еще раз поцеловал ее и скорее угадал, чем почувствовал, ответное движение ее губ.

Поднявшись по лестнице, Анна перегнулась через перила и помахала ему рукой. Николай слушал, как затихают ее шаги. Где-то наверху, на третьем или на четвертом этаже, хлопнула дверь, и Николай остался один.

Ему было не до сна. Счастливый и возбужденный, он провел остаток ночи за чертежной доской. Карандаш в его руках совершал чудеса: линии ложились точно, ровно и быстро. Мысли были удивительно ясными.

В шесть утра он вымылся под краном, вытащил из-под кровати двухпудовую гирю и вдруг почувствовал непривычную слабость. Он вынужден был сесть на стул; голова слегка кружилась.

— Заработался, — усмехнулся Николай и толкнул гирю обратно под кровать.

…Анна, прикрыв за собой дверь, разделась, не зажигая света, и присела на кровать к спящей Зине.

— Зинушка, — шепнула она, — проснись на минутку. Я тебе скажу что-то. Слышишь, Зина?

— Не слышу, — не открывая глаз, отозвалась