Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

Таня почти не изменилась. Она только загорела да чуть-чуть похудела.

— Ну, как? Хуже стала? — спросила Таня.

— Да нет же, нет. Ты для меня всегда была лучше всех девушек на свете. Хороша, как и раньше. Ой, Танька, Танька… Батюшки, да ты майор!

— Да. Майор медицинской службы.

— Молодец, честное слово. Это ничего, товарищ майор, что я вас по старой привычке Танькой называю?

— Наряд вне очереди, — засмеялась Таня. — Принеси, пожалуйста, воды. Безумно хочу пить.

Владимир заметался в поисках стакана. Найдя стакан, он выбежал из комнаты и, только наливая воду под краном, заметил, что забыл снять шубу и шапку.

В ожидании Владимира Таня задумчиво смотрела в окно. Счастливая улыбка не сходила с ее лица. Она села на тот же стул, на котором только что сидела, и, обхватив его спинку руками, положила на нее голову. Вернувшись с водой, Владимир подал стакан Тане и поспешно снял шубу и шапку.

— Да как ты в Бойленск попала? Как ты меня разыскала? Где была все это время? Как воевала? — забросал он ее вопросами.

— На какой вопрос отвечать прежде всего?

— Расскажи сначала о себе.

— Хорошо.

Таня небольшими глотками выпила воду, поставила стакан на стол и сказала:

— Я была врачом в партизанском отряде.

— И все?

— Конечно.

Оба весело рассмеялись.

— Ну, хорошо. Тогда ответь на следующий вопрос: как ты попала в Бойленск?

— Ты не догадываешься?

— Нет…

— Я приехала к тебе…

— О Танюша…

Он сел рядом. Обнявшись, они долго молчали. За окном сгущались сумерки. В комнате стало темно, но Владимиру не хотелось включать свет, да и Таня не просила его об этом.

— Как же ты нашла меня? — спросил Владимир, нарушая молчание. — Кто тебе дал мой адрес?

— Мне его сказал… Сема.

— Семен! — вскричал Владимир. — Где он? Почему он мне не пишет? Как ты его встретила?

— Опять куча вопросов, — покачала головой Таня. — Пусти меня, Володя.

Она одернула китель, молча отошла к окну. Владимир стал рядом с ней; в ее молчании он почувствовал недоброе.

— Где же ты встретила Семена? — повторил он свой вопрос. — Встреча друзей на фронте… Это же так интересно и, если хочешь, так романтично.

— Лучше мне было бы не встречать его, — глухо отозвалась Таня.

— Но почему?

— Потому… потому что он умер у меня на руках. И… и это было ужасно, Володя!

— Семен… умер?! — облизывая внезапно пересохшие губы, переспросил Владимир. — Ты не шутишь, Таня? Но это немыслимо, невозможно. Как же это, а, Таня?

— Конечно, я не шучу, — проводя пальцем по запотевшему стеклу, ответила Таня. — Когда он умирал, я стояла около него до последней минуты. И я не могла спасти его, не могла даже облегчить его страданий. Он попал к нам в отряд случайно. Мы подобрали его в лесу с пулевой раной в живот. У меня кончились все медикаменты, а принять самолет с Большой земли не представлялось возможности, так как вся окрестность вокруг нас кишела отступающими немцами.

— Его… сбили?

— Нет, — Таня отрицательно покачала головой, — сбить его не могли. Семен был мастер своего дела. Немецкие ассы боялись встречи с ним в воздухе. Его сразила вражеская пуля. Но Семен, страдая от полученной смертельной раны, страдал еще и оттого, что оказался жертвой нелепой случайности. Я плохо разбираюсь в технике, но я постараюсь передать тебе все, что услышала от Семена. Когда по временам приступы боли стихали, он рассказывал мне об этом. О, он так негодовал…

* * *

Восьмерка советских истребителей, выполнив задание, возвращалась на свой аэродром. Командовал восьмеркой гвардии капитан Семен Кузьминых. Вдруг со стороны солнца, наперерез и сверху, из-за гряды облаков вынырнули немецкие «Хейнкели». Это были истребители новейшей системы, созданной немецкими конструкторами, и по численности они почти вдвое превышали эскадрилью советских истребителей.

Численный перевес и в первые дни войны не смущал наших летчиков, когда они летали на «Чайках», значительно уступавших «Мессершмидтам» и «Хейнкелям» по мощности мотора, по маневренности, по вооружению. Теперь же они вели великолепные скоростные машины, равных которым не имела ни одна армия другого государства.

Завязался воздушный бой.

«Хейнкели», используя преимущество в высоте и свой численный перевес, первыми начали атаку. Они пикировали на советские машины со стороны солнца, надеясь что те растеряются и, нарушив строй, позволят бить себя поодиночке.

Но получилось обратное. Сомкнувшись еще плотнее, советские ястребки пошли в ответную лобовую атаку. Это было испытание нервов. Казалось, мгновенье — и машины столкнутся в смертельном ударе. «Хейнкели» не выдержали и первыми свернули в сторону. Семена пугало только одно: на исходе было горючее. Поэтому он принял решение продолжать полет с боем для того, чтобы дотянуть до линии фронта, а там уж по-настоящему разделаться с немцами.

Товарищи хорошо поняли намерение своего командира. Не теряя друг друга из вида и готовые тотчас же прийти на помощь, они широкими виражами уходили на восток.

Трассирующие очереди скорострельных пушек и пулеметов белыми нитями рассекали воздух. Звуки выстрелов смешивались с ревом моторов.

Счет открыл командир эскадрильи Семен Кузьминых. Трассирующая очередь его скорострельных пушек полоснула по винтомоторной группе и плоскости «Хейнкеля». Объятая пламенем немецкая машина потеряла управление, перешла в штопор и камнем рухнула на землю. Не прошло и минуты, как за ней последовала вторая вражеская машина, подбитая старшим лейтенантом Панфиловым.

Капитан Кузьминых атаковал третьего зазевавшегося «Хейнкеля» Третья сбитая немецкая машина сразу же охладила «боевой» пыл немцев. Часть «Хейнкелей» стала уходить в сторону облаков, предоставляя оставшимся самим решать свою судьбу. Бой подходил к концу.

И вот, выходя из пике, капитан Кузьминых увидел, что старшего лейтенанта Панфилова атакуют сразу три «Хейнкеля». Прежде чем он успел развернуть машину, чтобы броситься на выручку, над бензобаками самолета Панфилова поползла струйка дыма. Панфилов перевел самолет в стремительное пике, пытаясь сбить огонь, но пламя нарастало еще стремительнее. Оно охватило вскоре весь истребитель. Тогда Панфилов освободился от ремней, которыми был пристегнут к сиденью, и выбросился из горящей машины. Едва раскрылся купол его парашюта, как над ним тотчас же появились его товарищи. Они патрулировали вокруг парашюта до тех пор, пока ноги Панфилова не коснулись травы лесной поляны.

«Хейнкелю» дорого обошлась эта единственная победа. Еще не закончив разворота, он попал под огонь скорострельных пушек капитана Кузьминых, который разом нажал все гашетки, и «Хейнкель», словно разорванный невидимыми руками, развалился на части.

Разделавшись с «Хейнкелем», Кузьминых передал по радио приказ эскадрилье продолжать полет, а сам приземлился на той же лесной поляне, на которой еще не успел погаснуть парашют Панфилова.

Не выключая работавшего на малом