Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

— Цел? — спросил он, помогая ему освободиться от парашюта.

— Все в порядке, — ответил Панфилов, — жаль только самолет.

— Ничего, счет все равно в нашу пользу.

— Еще три звездочки прибавятся на борту твоей машины. Поздравляю, капитан! Быть тебе нынче Героем Советского Союза.

— Ну, ну, — остановил Кузьминых Панфилова, — я не признаю преждевременных поздравлений. Бежать можешь?

— Могу.

— Тогда к машине! Быстро!

Они побежали к самолету. Панфилов влез за броневую спинку, Кузьминых сел за управление. Дать газ и вырулить на средину поляны было делом одной минуты. Но в тот момент, когда машина уже готова была оторваться от земли, мотор вдруг резко сбавил обороты и… остановился.

— Упало давление бензина! — крикнул Кузьминых, откидывая фонарь, — следи за окрестностью. Я осмотрю мотор. Кажется, что-то случилось с бензопомпой. Главное, прислушивайся к лесу! Я быстро.

Он выпрыгнул из кабины, в одно мгновение открыл капот.

— Вот так история! — удивился Кузьминых, увидев стекающую на землю струйку бензина. — Отвернулся штуцер бензопомпы. Брось-ка мне бортовую сумку.

— Кажется, того… капитан, — сказал Панфилов, привставая и глядя в сторону леса, — тревога. Должно быть, мотоциклисты катят.

— Уйдем, — успокоил его Кузьминых, — успеем. Еще спикируем на фрицев.

Несколько мгновений из-под капота слышалось тяжелое дыхание Кузьминых, пытавшегося завернуть штуцер. Из глубины леса теперь явственно доносился треск мотоциклетных моторов. Этот нарастающий треск вдруг умолк. Кузьминых выпрямился и молча переглянулся с Панфиловым.

— Приехали фрицы, — вполголоса произнес Панфилов, — сейчас начнется облава. Что там у тебя?

— Ключ… не садится на штуцер…

— Да тем ли ключом ты работаешь?

Между стволами деревьев появились бегущие из леса человеческие фигуры. Это были немецкие автоматчики.

Панфилов рывком выхватил из кобуры пистолет. Кузьминых не спеша вытащил пачку папирос, одну вставил в рот, быстрым движением языка передвинул ее к углу губ, а остальные бросил под ноги. Потом так же неторопливо вынул зажигалку…

Закурив, он несколько раз глубоко затянулся.

— Беги, — приказал он Панфилову.

— А ты?

— И я… сейчас… вот только машину…

Когда Кузьминых бросал зажженную зажигалку в лужу бензина, образовавшегося под самолетом, у него было такое ощущение, будто он бросил ее на собственное сердце.

Перед тем, как побежать за Панфиловым, Кузьминых взглянул на небо. Но небо было пусто. Эскадрилья ушла на восток, домой, выполняя приказание командира.

— Эх, — крикнул он, догоняя Панфилова, — лучше бы мне погибнуть вместе с машиной, но там, в воздухе…

* * *

…Когда мы подоспели к ним на выручку, — закончила свой рассказ Таня, — они лежали между пнями и расстреливали последние патроны. Мы оттеснили немцев, но долго не могли пробиться к пенькам, потому что по ним густо били немецкие автоматчики.

Немцы каждую минуту могли получить подкрепление, следовало спешить. Тогда часть наших людей зашла немцам с фланга и забросала их гранатами. За этот короткий промежуток времени и случилось самое ужасное: Панфилов был убит, пуля попала ему в голову, а Семен был тяжело ранен в живот. Семена перенесли в наш лесной госпиталь. Он очень страдал, но трудно передать тебе на словах, какой радостью, каким счастьем озарилось его лицо, когда я подошла к койке и он узнал меня. Семен умер у меня на руках; он так страдал. Ему все хотелось говорить, хотя я просила его беречь свои силы. Он очень много говорил о тебе. Это страшно тяжело, Володя, когда самый близкий твой друг умирает на твоих руках. До самой последней минуты Семен находился в сознании. В короткие промежутки между приступами боли он повторял твое имя и просил меня непременно увидеться с тобой, пожать за него твою руку.

Таня умолкла. Владимир, схватившись руками за голову, принялся ходить по комнате. Его до глубины души потряс самый факт гибели друга. Трудно было осознать, свыкнуться с мыслью, что Семки не стало. В груди щемило. Хотелось застонать.

Семен стоял перед глазами точно живой. Владимиру казалось, что он видит его то на заборе, через который они лазили друг к другу в Смоленске, то на берегу Днепра, где они втроем — он, Семен и Таня — проводили дни летних каникул, то в экзаменационном зале института, где они, сидя рядом за столом, сдавали конструкцию авиадвигателей чрезвычайно требовательному и взыскательному профессору.

Внезапно Владимира поразила другая мысль: Семен, видимо, погиб из-за торцового ключа для отвертывания и завертывания штуцера бензопомпы… Эта мысль заставила Владимира содрогнуться. Он понял и осознал все разом. Будто перед глазами его поднялась завеса, и недавнее прошлое предстало перед ним в новом, неприглядном свете.

Владимир растерянно посмотрел на Таню. Она, живой свидетель гибели Семена, стояла перед ним, слегка опустив голову. Ее руки гладили спинку стула, на лицо набежала тень грусти.

Торцовый ключ… простой торцовый ключ погубил Семена. И ключ этот, очевидно, проектировал он, его задушевный друг Владимир Тупиков… Нелепое стечение обстоятельств? Случайность?

Нет! Не было никакой случайности. Было сцепление мелочей. Они, эти мелочи, и привели к трагедии на лесной поляне.

Теперь все стало вдруг до предела ясным и понятным. Мечтая о большом, настоящем деле, Владимир считал свою повседневную работу делом второстепенным. Ему казалось, что «ключики» не заслуживают того, чтобы посвятить им свою будущность, чтобы отдаться им со всей страстностью конструктора, дерзающего новатора, создающего новые формы механизмов. Он жаждал сразу занять ведущую роль в проектировании мотора, он видел в этом главное. Но где, собственно, грань между главным и второстепенным в жизни? В чем заключается то великое, от которого зависят судьбы людей, те дела, которые производят перевороты в технике и в историй? Их не нужно искать: они всюду, на каждом шагу, в каждом движении человека, принимающего участие в общем созидательном труде народа. Их совершают простые советские люди, подобные Конькову.

— Таня, — сказал Владимир, — хочешь, я назову тебе истинного виновника гибели Семена? Таня, это я погубил Семку…

Таня подняла голову и взглянула на Владимира удивленными глазами.

— Что ты сказал? — переспросила она.

— Понимаешь, я глупо начал жить. Я походил на слепого котенка. А рядом со мною находился человек, втолковывавший мне самые элементарные истины. Я не слушал его, я бродил в тумане своих желаний. Я жил в своих мечтах, в то время как моя страна требовала от меня другого…

Владимир рассказал все. Его ошибка казалась ему чудовищным преступлением, ему хотелось кричать о ней на весь мир.

Таня слушала его удивленно и сосредоточенно. Ее руки, гладившие спинку стула, замерли, судорожно вцепившись в нее.

— Ну, — спросил Владимир, — что же мне теперь делать? Как мне теперь глядеть в твои глаза? Как решусь я теперь взглянуть