Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

сплошной камень. Я на карачках земли туда наносил, камень засыпал, чтоб потом уж хлеб вырастить. Тогда Шаварш мне другом был. В дом мой заходил, стакан подымал за то, чтоб дом мой был полная чаша, чтоб добро мое удвоилось. Да я не из тех, кто на двойном остановится. За десять лет впятеро добро мое выросло. Кому от этого вред? А? Овец берег, они мне всё двойни приносили. Землю холил, она мне хлеб рожала. А в колхоз записываться не по душе мне было. Как мне на одном поле работать с лодырем Ераносом и бездельником Сегбосом? Уже десять лет этой власти, а они всё хвастаются, что неимущие, что батраки. Есть у них стыд и совесть? Как же вышло, что я, в поте лица трудясь, сделался кулаком, а они, бездельничая, стали угодными власти? Я помру, старик, от стыда помру!

— Так что ж, по-твоему, из-за двух лодырей колхозов не создавать? — сказал старик. — Ты честный человек? Так первым бы вступил в колхоз, организовал дело, приструнил бездельников. Кто не работает, тот не ест.

— Я, старик, не умею зря время терять. Ни свет ни заря уже вкалываю. Некогда мне с ераносами да сегбосами возиться. Рядом со мной труженик мне под стать должен быть... Ты с душой моей поговори, старик. У меня в глазах черно — я скот свой зарезал! Жену в кровь измордовал! Пришел с Шаваршем свести счеты, а потом податься куда глаза глядят...

— Ты что, спятил? — вскрикнул старик. — Товарищ в товарища чтоб стрелял?

— Товарищ!.. Сказанул!.. Да товарищ разве ж своего честного товарища в кулаки запишет, чтоб потом раскулачивать? Что я — на чужом горбу добро наживал? Я — да кулак? Нажитое за десять лет в один день по ветру пущено. Теперь я опомнился, старик, — отличаю врага от друга. — И направился к двери. — Скажи сыну — пусть в горах на меня не нарвется.

И хлопнул дверью.

— Сумасшедший!.. Сумасшедший! — раздался ему вслед безнадежный крик старика.

Вечереет. С гор в село спускается отара. Пастух ее понукает. Мисак спрятался за каменной глыбой, потом кубарем скатился к отаре. Увидел ягненка, понюхал его, лизнул и — раз на плечо добычу! Скалы отвесные, ущелье глубокое, по дну ущелья речка бежит, а вдоль речки — тропка. Недалеко от тропки есть пещера. Мисак передал ягненка в пещеру, Сого его принял. Потом и самого Мисака поглотила темная пасть пещеры.

— Мисак, Мурад мой должен этой ночью явиться. Так что давай прибережем ягненка, при нем зарежем.

— Кто тебе сказал, хозяин?

— Архангел Габриэл мне сказал. Говорит: «Мурад придет, и я с ним, чтоб врагов твоих придушить...» Этой ночью, Мисак...

Наступила ночь. На небе показалась щербатая луна, которая вскоре заплыла в облака, и ущелье погрузилось во мрак.

— Мисак, слышишь? Это Мурад!

Голос его донесся до бредущих во тьме фигур.

— Ах, Мурад, Мурад!..

— Отец!..

Людей было десятка три. Голос ударился о голос, дыхание о дыхание, сердце припало к сердцу.

— Господи!..

———

Старик вспомнил солнце. Глядел, глядел, глядел на него. Шаварш оседлал коня, ускакал. Шаварша и солнце старик видел одновременно. Солнце стало клониться к закату, село за церковь, и воображение старика не сумело вернуть Шаварша.

Небо перебирало краски — посинело, затем почернело. Ночь, как вишап[19], распахнула пасть и проглотила горы и ущелья. Старику стало одиноко, холодно. Мысленно он возвратил солнце. И Шаварш теперь вновь седлал коня. Но небо опять перебирало краски, остановившись на черной; из мрака сияла звездочка, в окошко светил теперь месяц. Показалось, молния прочертила в небе зигзаг. Нет, не она. И звезда не упала. И месяца никакого нет, а светится щель в сторожке — там лампа горит.

«Сумасшедший... Сумасшедший...»

Как ни пытался он воротить солнце, ничего не выходило. Вспомнил Левона. «Сого ушел в горы — будет кровь литься».

Представил Шаварша в комнате. И как в него целятся из револьвера через окно. И как сам он бросился, закрыл грудью сына.

Представил Шаварша на дороге. Из-за камня ружейный ствол торчит — в Шаварша метятся. Опять бросился, заслонил сына.

Скала стала рушиться. А под ней Шаварш проходил. Кинулся, успел сына назад оттянуть.

Гром загремел, будто конь заржал. Ружье выстрелило. Все будто в самом деле.

— Шаварш!..

Темнота небесная влилась в дом, и дом в ней растворился, исчез. Тьма, тьма, тьма-тьмущая... И вдруг все поглотило забытье.

В полутьме показалась вдруг буденовка — казалось, она сама по себе висит в воздухе. Но старик все же разглядел под буденовкой лицо и длиннополую шинель.

Его окликнули:

— Пап!

Уже рассветало.

— Шаварш? Ты? ..

Сын склонился над отцом, приложил ладонь к его лбу; больной почувствовал, как струя жизни влилась в тело.

...Тик-так... тик-так... Я — ты... Мы — вы...

Так, оказывается, часы все время шли...

К постели подошел коротышка:

— Еще один укол, и все пройдет.

Сделал укол, а старик и не почувствовал.

— Что со мной?

...Я — ты... Мы — вы... Тик-так... тик-так...

— Небольшой обморок. Со всяким может случиться...

Часа через два он пришел в себя окончательно. Шаварш сидел рядом и виновато смотрел на него. Назик готовила завтрак. От керосинки в комнате стало тепло. И тепло отдавало ароматом Назик. Она сменила старику постельное белье, подложила ему под голову еще одну подушку, покормила его и ушла. Отец с сыном остались вдвоем.

...Я — ты... Я — ты... Тик-так...

Шаварш был грустен, молчал.

Старику показалось — его что-то заботит. Сам он был похож на сухой осенний лист — дунет ветерок, сорвет. Но нет, цепляется еще за древо жизни. Хочется ему увидеть своими глазами счастье сына...

— Не смей стрелять в Левона... Выстрелишь — ты мне больше не сын...

Шаварш принялся нервно шагать по комнате.

— Какие вести ты принес?

— Еще один в горы сбежал. Приказано было сдать змеиную кожу и шкурки мышей. Он не сдал. Пригрозили ему лишением права голоса.

— Несправедливо...

— Я и сам против этого налога возражал. Что мы — кошки, чтоб мышей ловить. А если змеи нужны, пусть такую ферму откроют...

— Не смей в Левона стрелять. Ни люди тебе этого ни простят, ни земля...

Черный как трубочист человек со скрипучим ведром принес каменный уголь, поставил ведро возле печки. Подкинул кусок угля в печку, пламя разбушевалось. Ребятишки фыркнули.

В Кешкенде впервые жгли каменный уголь. Ребятишки собрались возле здания исполкома, чтоб стянуть по куску угля и удивить домашних. Шаварш увидал их, рассмеялся: