Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Не надо. Он в «Сплендиде», очень близко. Ярдов сто.
– Сто ярдов я одолею, – признал старый атлет. – Хорошо, что вы с ним знакомы. Давно?
– С тех пор как я здесь.
– Замечательный парень. Сражался в маки, то-се. Очень умный.
– Да, он книжку написал.
– А я ее издаю.
– Ой!
– Почему вы кричите?
– Я очень рада, – объяснила Терри. – За него. Вы же такой хороший издатель!
– Куда уж лучше!
– Можно я вас поцелую?
– Нет, нельзя. Мне некогда. Я должен немедленно его найти. Вопрос жизни и смерти.
– А может, сперва зайдем ко мне, выпьем? Клаттербак облизнулся. Однако глаза за очками тут же потускнели.
– Ваша сестра там?
– Какая? Джо уехала, Кейт – здесь, в Ровиле.
– Та, которая смотрит на людей, как герцогиня на мокрицу.
– Это Кейт.
– Тогда я лучше не пойду.
– Хотите, я вам позвоню, если ее нету?
– Да, пожалуйста. Я буду у Эскриньона. В каком он номере?
– Портье скажет.
– Все забываю, что у них есть портье. Все ж, дикий народ, французы… Хорошо, вы мне звоните.
– А может, он спит? Не ложился до утра, потом сюда ехал…
– ’Ничего, разбужу. Выжму на него губку. Прекрасный способ! – убежденно сказал Рассел Клаттербак.
Терри блаженно улыбалась, направляясь в свой номер, пока не увидела, точней – не услышала сестры. Та явно паковала вещи, и Терри пришло в голову, что она может и рассердиться.
На нерешительное покашливание Кейт откликнулась:
– Это ты?
– Я.
– Билеты купила?
– Э… а… да. Купила.
– Прекрасно. Скоро все уложу. Когда мы едем?
– Мы не едем, – пискнула Терри.
Нависло молчание. Нечистая совесть подсказала Терри, что оно длится не меньше получаса. Наконец появилась Кейт.
– Что ты сказала? – спросила она, напоминая при этом классную даму, которая настигла своих питомиц за курением. – Не едем?
– Да.
– Ты опять передумала?
– Да. Понимаешь…
Кейт повернулась, ушла в спальню и вышла оттуда в шляпе. Окинув сестру серьезным взглядом, она покинула номер. Дверь хлопнула; Терри позвонила Клаттербаку, а потом заказала две бутылки шампанского. Для человека, который печатает Книгу, ничего не жалко. Судя по объему, две бутылки – в самый раз. Она слабо похихикала, представив себе со свойственным ей здравым смыслом, как трудно приходится сестре. Она, то есть Терри, была ей обузой с раннего детства и, по всей видимости, останется ею, когда они станут седыми старушками. Одно утешение – Джо сердит сестру еще больше.
2
Джеф не спал, и Клаттербаку не пришлось выжимать губку. Многообещающий писатель уже помылся, оделся и с удовольствием, хотя и с опозданием, завтракал. Увидев гостя, он на мгновение подумал, что тот ему снится.
– Мистер Клаттербак! – воскликнул он.
– Называйте меня Расс, – сказал издатель, с удивлением глядя на стол. – Кофе и какие-то трубочки! Это второй завтрак?
– Первый.
– Хорошо, первый – но все же!..
– Да, так мы утром едим.
– Господи! – вскричал издатель и что-то пробормотал, упоминая Джорджа Рипли [82]. – Не ждали меня, а?
– Вообще-то не ждал. Но очень рад. Почему вы приехали?
– Потому что попал в переплет. Мне нужна помощь. Да-да, очень нужна! – Он намазал маслом круассан и опустился в кресло, словно бронтозавр в свою топь. – Я весь дрожу. Понимаете, моя жена…
Отчасти от чувств, отчасти оттого, что он говорил с набитым ртом, голос его звучал так скорбно, что Джеф испугался. Он знал, что миссис Клаттербак подхватила корь, но корь вроде бы не смертельна. Хотя кто ее знает!..
Он поискал нужные слова:
– Она… она, надеюсь, в порядке?
– Еще в каком! – заверил гость. Раздался звонок. Клаттербак взял трубку.
– Слушаю. А, это вы! Ушла, да? Очень хорошо. Скоро приду. – Он повесил трубку. – Тут одна наша соседка пригласила выпить. Так вот, моя супруга в полном порядке, и даже более того. Я бы сказал, грызет мебель. Знаете, от чего происходит половина всех бед? От этой разницы между нашим и вашим временем.
– Там у вас на пять часов раньше?
– Вот именно. Когда здесь три часа ночи, там десять вечера. Забывая об этом, моя супруга звонит мне, а меня нет. Звонит в одиннадцать. Нету. Когда я вернулся в «Ритц», я узнал, что она звонила до двух.
– То есть по-нашему – до семи.
– Именно, – глухо отозвался гость. – Вы женаты?
– Еще нет. Как раз собираюсь.
– Собираетесь? – Клаттербак удивленно на него поглядел и докончил круассан. – Ну, когда соберетесь, узнаете: если жена не застает вас всю ночь, требуются объяснения.
– Это понятно.
– Мы-то с вами знаем, что я был трезв, как стеклышко, но… Что вы так смотрите?
– Смотрю? Простите. Вспомнил этот луковый суп…
– Ну и что?
– Вам не кажется, что вы были немного возбуждены?
– Нет, не кажется. Почему вы так подумали?
– Знаете, вы целовали бармена, пели с ним «Старик-река»… [83]
Рассел Клаттербак достойно выпрямился.
– Что же тут такого? В ходе беседы он упомянул, что родился в Мичигане, мало того – в моем родном городке. Естественно, оба мы обрадовались. Не каждый день встретишь за тридевять земель бармена-земляка! Но не в том дело. Когда моя жена спросит вас, где я был, что вы ей скажете?
– М-да…
– Я думал, вам придет в голову что-нибудь получше, – укоризненно заметил издатель. – Такой умный человек! Зачем писать книжки, если не можешь выдумать хорошей истории? Ну, ну, постарайтесь!
Джеф постарался и с третьего захода предложил свой вариант.
– Что вы делали вчера после ланча? – спросил он. Клаттербак махнул рукой, словно беседовал со слабоумным.
– Сами знаете, что я делал. Лег и заснул. Джеф покачал головой.
– Вот тут вы не правы. После ланча я отвез вас в Ровиль. Дело в том, что отцу нездоровится, и я не могу надолго отлучаться. Ну, как?
– Гениально.
– Убедительно?
– Еще как!
– Нельзя оставлять отца без присмотра.
– Конечно! Это бесчеловечно. А что, у вас правда болен отец?
– Нет, здоров.
– Он тоже граф?
– Он маркиз. На одну ступень выше. Маркиз де Мофриньез-э-Валери-Моберан.
– Вот это да! Жена будет в восторге.
– И посмеется над недоразумением. Звонит в Париж, а вы-то – в Ровиле! Конечно, кое-что надо подработать.
– Действуйте. А я схожу к этой барышне. Пока, Джеф!
– Пока, Расс. Жду встречи.
Оставшись один, Джеф принялся оттачивать сюжет, спрямляя острые углы, заполняя досадные пробелы. Однако мысли его при этом были заняты Терри.
До сей поры женщины играли в его жизни незначительную роль. Да, его к ним тянуло, но не всерьез. Они появлялись и исчезали. Он любил их,
