Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Однако он был романтиком и знал, что где-то ждет та девушка, о которой мечтает всякий романтик. Увидев Терри на яхте, он понял, что это – она. Поэт сказал: «Бродил я средь женщин, искал тебя», и Джеф был с ним согласен. Другой поэт заметил: «Если ты Эми поцеловал, больше не жди и не ищи, ведь целовал ты Эми» [84]. Тоже резонно. Оба поэта знали свое дело.

Размышление это прервал телефонный звонок. То был Арчи Брайс, приятель из «Геролд Трибьюн».

– Где ты пропадаешь? – с упреком спросил Арчи. – Я тебе целый день звонил.

Джеф отвечал, что был он в Париже, встречался с издателем.

– С моим издателем, заметь! – уточнил он. – Сам Клаттербак, дай ему господи. Ты же меня рекомендовал. Ну вот, он взял книгу.

– Красота! А как он вообще?

– Очень веселый.

– Аппетит при нем?

– Еще бы!

– Скоро он лопнет. Но я звоню по другому делу. Ты не встречал там, в Ровиле, такого Фредди Карпентера?

– Я у него гощу.

– Вот как? Тогда ты ее должен знать.

– Кого?

– Его невесту.

– Невесту? Ничего не слышал. А когда они обручились?

– Позавчера вечером. Кто-то нам сообщил, сегодня – в газете. Такой богач – материал хороший, мы бы хотели интервью с барышней: кто она, где познакомились ну, сам знаешь. Излови ее и разговори.

Джеф засмеялся.

– Мэвис не разговоришь. Она знает два слова: «Да, тетя».

– Что еще за Мэвис?

– Ну, его невеста. Мэвис Тодд.

– Нет-нет. Ты ошибся. Постой, сейчас погляжу. Не «Тодд», а «Трент». А зовут ее Тереза.

3

Заказав шампанское, Терри стала думать о том, как бы ей утешить сестру.

Купить шоколада? Нет, она его не любит.

Тогда – цветов? Нет, она сочтет это глупой тратой денег.

Решая эту сложную проблему, Терри услышала стук в дверь и, открыв ее, обнаружила не Рассела Клаттербака, а маркиза.

Покинув казино, он хотел было взять такси и съездить в Омаль, ему там очень понравилось; но тут его посетила нежданная мысль, совпавшая с мыслью его бывшей супруги. Кому-кому, подумал он, а Терри сам бог велел подать в суд. Надо ей это подсказать.

Тихая радость переполняла его. Все складывалось как нельзя лучше в этом лучшем из миров. Сын его Жефферсонг любит эту девицу. Девица тоже любит Жефферсонга. Однако у них нет денег; но это исправит Карпентер. Получив по чеку полмиллиона, останется заняться флердоранжем [85] и звоном колоколов.

Словом, маркиз очень радовался, но знал, как себя держать, и проговорил со всей возможной скорбью:

– Дорогое дитя, я принес дурную новость. Если не ошибаюсь, Фредерик Карпентер сделал вам предложение?

– Да. Он говорит, это вы посоветовали.

– Верно, я. Для человека чести другого пути нет. Однако я не знал, что Фредерик – не человек чести, а бессердечный мерзавец. Только что мне стало известно, что он обручен с Мэвис, племянницей моей бывшей супруги.

– Да, он мне говорил. Маркиз удивился.

– Вам? По телефону, наверное? – прибавил он, представив себе, что сделал бы на месте Фредди.

– Нет, в баре.

– Есть ли предел его наглости?! – вскричал маркиз, искренне поражаясь цинизму молодого поколения. – Не отчаивайтесь. – Он погладил ее руку. – Немедленно подавайте в суд.

– В суд?!

– Естественно. Дорогое дитя, это верное дело. Слава богу, я догадался послать объявление в парижскую «Геролд Трибьюн»…

– Ой господи!

– Да-да. Сразу и послал. Оно в сегодняшнем номере. Присяжных убьет наповал. Несколько сотен тысяч я вам гарантирую. Долларов, конечно. Сколько можно! – добродетельно прибавил маркиз. – Где предел для этих распутников? Пусть узнают, что нельзя безнаказанно разбивать сердца невин…

– Да у меня все в порядке!

– Прошу вас, потише! – укоризненно сказал маркиз. – А то услышат еще! Так нельзя. Вы – в отчаянии. Вы хотите покончить с собой. Плакать можете?

– Я редко плачу.

– Попрактикуйтесь. На них это очень действует. Дважды – нет, трижды – мне довелось присутствовать на суде, когда моему другу князю Бламон-Шеври предъявляли соответствующий иск. И каждый раз эти особы доводили присяжных слезами до того, что те удваивали сумму. Заметьте, дело у них было совсем не такое чистое, как у вас!

– У меня оно чистое?

– Чище некуда.

– Да? Кажется, я его подпортила.

– Чем же?

– Написала Фредди, что за него не выйду. Маркиз покачнулся.

– Написали ему письмо?!

– Да. Он очень обрадовался. Кажется, ему стало гораздо легче.

Маркиз едва добрался до столика и налил себе шампанского. Мечты его рухнули. Тем самым Рассел Клаттербак, пришедший через несколько мгновений, застал очень мрачную атмосферу; но ее не заметил. Он был слишком счастлив. Хорошему издателю дороже всего блестящий сюжет, а творение Джефа превзошло все ожидания. Когда Терри представила гостя маркизу, он поздравил его с гениальным сыном.

– Да, мозги у него есть! – сообщил он. – Далеко пойдет, помяните мое слово. А что это, конфеты? – Он ловко схватил одну из них, надо же время от времени поддерживать силы. – Терри, можно от вас позвонить? В Америку, жене.

Пока он уговаривал дать ему Бенсонбург, 0231, а Терри пыталась подсказать, что лучше звучит «Бонг-сонг-бу-ур zero deux trois un [86]», снова постучались в дверь, и сердце у Терри подпрыгнуло. Не Джеф ли?

Это был не Джеф, а очень крупный человек с багровой шеей и густыми бровями. Под одним глазом красовался лиловый синяк.

– Мадемуазель Трант?

– Да.

– Разрешите побеседовать, – сказал комиссар Бюиссонад и ввалился в номер, явственно напоминая шерифа из второразрядного вестерна.

4

Когда миссис Пеглер втащила к нему в кабинет упирающегося Честера Тодда, комиссар переваривал второй завтрак. Встретил он ее неприветливо, явно показывая, что она вызывает у него аллергию. Даже мысли о пятистах долларах, которые он благоразумно взял заранее, не смягчали убеждения в том, что особа эта – истинная чума. Американок он вообще не любил, и она его в этом утверждала.

Однако по мере того как она рассказывала свою поразительную повесть, он заметно оживлялся. Такие случаи он любил. Это вам не смутные подозрения, а солидное, верное дело, в которое приятно впиться зубами.

Вот почему теперь он с довольным видом стоял посреди комнаты. Одна рука лежала на столе, другая – висела вдоль бока, но была готова подняться и указать грозным перстом на преступную особу. Настал его час.

Однако особа не волновалась. Самый вид его и синяк сообщили ей, кто он, и она смотрела на него с достойным отвращением.

– Мадемуазель, я – Бюиссонад, комиссар полиции.

– Так я и думала.