Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

Тем не менее она не стала противиться. Кровать перенесли, и сестры, с детства не разлучавшиеся на ночь, разошлись по отдельным комнатам. Прошло несколько суток, и Элис пробудилась далеко за полночь после страшного сна, в котором главным действующим лицом был зловещий незнакомец, встретившийся ей и отцу во время прогулки вокруг стен замка.

Когда она проснулась, в ее ушах еще не смолкли звуки, которые она слышала во время сна. Снизу, из лощины под стенами замка, доносился звучный низкий голос, который прерывисто и невнятно напевал – а скорее, бормотал – какую-то мелодию; так поют иногда, чтобы скрасить себе долгие часы работы. Пока Элис недоумевала, необычные звуки смолкли и – Элис не поверила своим ушам – чистое низкое контральто, принадлежавшее, несомненно, Уне, пропело у окошка один-два такта. Опять наступила тишина… и странный мужской голос продолжил свой монотонный речитатив в пропасти среди зелени.

Охваченная ужасом и странными смутными подозрениями, Элис скользнула к окну. Луна, которая видит столь многое и все хранит в секрете, сияла высоко в небе холодной непроницаемой улыбкой. Но Элис разглядела в окошке Уны красный огонек и (как ей показалось) тень от ее головы на стене глубокой оконной ниши. Потом свеча погасла, и больше ничего необычного этой ночью не произошло.

Когда сестры приступили к завтраку, в листве среди солнечных бликов весело пели птички.

– Я люблю эту музыку, – произнесла Элис, необычно бледная и печальная, – она приходит с радостным сиянием утра. Помню, Уна, и ты пела при первых лучах зари, как беспечная пташка. Это было в то время, когда Уна ничего не скрывала от бедной Элис.

– Уна знает, о чем думает ее мудрая Элис; но есть и другие птицы, что молчат целый день; эти птицы – как говорят, самые сладкоголосые из всех – любят петь только ночью.

Так и продолжалось: старшая сестра страдала и грустила, а младшая, загадочная и непохожая сама на себя, хранила молчание.

В скором времени, в глухой полночный час, Элис, проснувшись, услышала голоса в комнате сестры. Без сомнения, там шел разговор. За шестифутовой толщины стеной и двумя дубовыми дверьми Элис не могла разобрать ни слова. Но она различала чистый голос Уны и низкие, похожие на колокольный звон, тоны речи неизвестного.

Элис вскочила с кровати, накинула на себя одежду и попыталась войти в комнату сестры, но внутренняя дверь оказалась закрыта. Когда она постучала, голоса смолкли, Уна открыла дверь и предстала перед сестрой в ночной рубашке, со свечой в руке.

– Уна… Уна, дорогая, во имя спасения души, скажи мне, кто здесь? – вскричала испуганная Элис, обнимая сестру дрожащими руками.

Уна отступила, ее невинные голубые глаза глядели сестре прямо в лицо.

– Входи, Элис, – холодно произнесла она.

Робко озираясь, Элис шагнула через порог. Спрятаться было негде: стул, стол, небольшая кровать, два-три гвоздика для одежды на стене, узкое окно с двумя железными брусьями крест-накрест; ни печи, ни камина – ничего, кроме голых стен.

Элис удивленно осмотрелась и перевела на сестру несчастный недоуменный взгляд. Уна ответила одной из своих странных кривых улыбок и добавила вслух:

– Чудны`е сны! Я спала… Элис тоже. Она услышала и увидела сон, приснившийся Уне, и не понимает, в чем дело… ну еще бы, а как же иначе.

Уна холодно поцеловала сестру в щеку, прилегла на кровать, подсунув под голову свою изящную ручку, и больше не произнесла ни слова.

Элис, не зная, что думать, вернулась к себе.

Вскоре возвратился Ултор Де Лейси. Он выслушал странный рассказ старшей дочери с очевидным беспокойством, и к концу волнение его не улеглось, а, напротив, усилилось. Однако он велел Элис избегать этой темы в присутствии старой служанки, а также любых других лиц, за исключением его самого и священника, если тот снизойдет к уговорам и вернется, чтобы выполнять свой долг. Так или иначе, терпеть им оставалось недолго – судьба начала им благоприятствовать. Брачный союз младшей дочери можно будет заключить в ближайшие месяцы, и недель через восемь-девять они будут на пути в Париж.

В ту же или на следующую ночь после приезда отца Элис услышала в поздний час тихие звуки знакомого низкого голоса – говоривший находился, казалось, снаружи, вблизи ее окна; его словам вторил чистый нежный голос Уны. Элис поспешила к окну, распахнула его и, опустившись коленями на широкий подоконник, осторожно и боязливо взглянула на окошко сестры. Пока она пересекала комнату, голоса стихли, а теперь она увидела удаляющийся огонек. Косые лунные лучи ярко освещали сторону замка, обращенную к лощине, и Элис заметила, что на стену падает, как на экран, мужская тень.

Очертания этой черной тени напомнили Элис незнакомца в испанском платье, и девушка содрогнулась. Шляпа и накидка, шпага, длинные ноги и руки, худоба и зловещая угловатость. В косом свете тень растянулась так, что руки достигали подоконника, а ногам Элис, сколько ни смотрела, не могла найти конца – они исчезали из виду у самой земли, там, где царила тьма; внезапно фигура дрогнула, как бывает с тенями, когда меняется освещение, и, гигантским рывком соскользнув по стене, затерялась у подножия замка.

– Не знаю, во сне я это слышу и вижу или наяву, но я попрошу отца посидеть со мной, и уж вдвоем мы не ошибемся. Да хранят нас святые угодники! – Элис в ужасе накрылась с головой и еще добрый час читала молитвы.

Глава VII

Любовь Уны

– Я встречался с отцом Денисом, – сказал Де Лейси на следующий день, – он собирается завтра прийти; слава Богу, теперь вы обе сможете исповедаться и послушать мессу, и я буду спокоен, а бедная Уна повеселеет и станет такой, как прежде.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Священнику не суждено было выслушать исповедь бедной Уны. Прощаясь с сестрой на ночь, она смотрела на нее широко раскрытыми холодными глазами, пока в них не появились, казалось, следы былой привязанности и не выступили слезы, которые закапали одна за другой на ее скромное платье.

Элис радостно вскочила и обняла Уну:

– Сердечко мое, все прошло; ты снова любишь свою бедную Элис и будешь еще счастливее, чем прежде.

Но пока Элис сжимала сестру в объятиях, глаза Уны обратились к окну, губы дрогнули, и Элис догадалась, что мысли ее блуждают где-то далеко.

– Тс-с… послушай! – Застывший восторженный взор Уны словно бы проницал стены замка, деревья, лощину и темное покрывало ночи; поднеся ладонь к уху, Уна слегка покачивала головой в