Мифы Западной Сибири. От Оби и Алтайских гор до Старика-филина и Золотой бабы - Татьяна Владимировна Муравьева
Вернулся парень в стойбище. Смотрит – рядом с одиннадцатью чумами стоит новый, двенадцатый. Подумал парень: «Значит, благополучно добралась сестра до дома, раз поставила свой чум» – и зашел внутрь. Обрадовалась сестра брату, развела огонь, стала мясо варить. А он вдруг почувствовал, что устал, и прилег отдохнуть. Вот сварилось мясо, стала сестра брата будить – а он уже не дышит.
Не совсем понятный финал этого мифа сказитель объяснил так: «Погиб он оттого, что нгуо стал ругать. Если бы не ругал, то сам живой был бы. Всех врагов бы своих убил». Непонятно также, почему в дар Фа-нямы, мирному лесному духу, герой приносит головы убитых врагов. Возможно, этот эпизод первоначально относился к какому-то другому сюжету.
К числу лесных духов относят также матерей некоторых животных: Мать оленей Та-нямы, Мать песцов Саторе-нямы, Мать зайцев Нему-нямы и т. д.
Комбинезон меховой женский. Середина XX в.
ГАУК НСО «НГКМ»
По мнению специалистов, матери различных природных явлений – нямы – принадлежат к древнейшему пласту мифологии. В более поздних мифах появляются соответствующие им мужские персонажи дясы – отцы. Так, в одной из мифологических сказок вместо Нилы-нямы – Матери жизни – людям дарит жизненные блага Нилы-нгуо. Б. О. Долгих, записавший этот миф в 1959 году, в комментарии к нему отмечает, что перевод словосочетания «Нилы-нгуо» («Отец счастья») предложила сама рассказчица, «прекрасно владеющая русским языком», однако сам исследователь считает, что правильнее было бы говорить «Отец жизни»[40].
Жила когда-то одна шаманка. В те времена не было на земле ни собак, ни оленей, ни рыбы в реках и людям жилось очень плохо. И вот решила она пойти к богам, попросить у них счастья. Шаман ведь не простой человек, дар ему дают боги, поэтому шаманка подумала: «Они для меня как отцы и матери, так что, наверное, мне не откажут!»
Пустилась шаманка в путь. Долго шла по дороге, измучилась, исхудала. Наконец увидела реку. Катятся речные волны, то прозрачные, то белые как снег, то багровые, как кровь. А на берегу стоит большой чум. Догадалась шаманка, что в нем живут боги, но войти не решилась – вдруг хозяева прогонят незваную гостью? А устала она так, что ноги ее не держали. Прилегла шаманка на снег позади чума и заснула.
Вдруг кто-то прошептал ей в самое ухо: «Вставай, дочка, мы тебя ждем!» Открыла шаманка глаза, а рядом никого нет. Поняла, что это боги зовут ее к себе. Встала, отряхнула одежду от снега, вошла в чум – и испугалась: в чуме темно, огонь в очаге горит еле-еле, а вокруг сидят непонятные существа, поросшие косматой шерстью, смотрят перед собой, будто слепые. Села шаманка у входа – что делать, не знает. Но тут услышала голос – доносился он не то сверху, из дымового отверстия, не то снизу, из-под земли. Спрашивал голос: «Кто ты? Зачем пришла? Почему так исхудала?» Забыла шаманка о страхе, взяла свой бубен, ударила в него колотушкой и сказала: «Вы наделили меня шаманским даром. Разве не для того сделали вы это, чтобы я могла помогать людям? И вот я пришла просить у вас счастья для всех людей. Если вы слышите меня и понимаете, о чем я говорю, то примите свой настоящий, человеческий облик!»
И в тот же миг косматые чудовища исчезли, а на их месте появились старик со старухой и трое молодых парней.
Старик засмеялся и сказал: «Вижу, ты уверена в своей шаманской силе! Иначе не пришла бы сюда и не говорила бы с нами так смело!» А старуха спросила: «Ты, верно, устала и проголодалась? Поешь с нами, а там будет видно». Тут огонь в очаге вспыхнул ярким пламенем, и из очажной ямы сама собой появилась всякая еда в красивой посуде.
Когда все поели и шаманка поблагодарила хозяев за угощение, старик встал, хлопнул себя по коленям и сказал: «Я сейчас спрячусь и, если ты меня найдешь, дам тебе одно счастье» – и тут же исчез. Посмотрела шаманка вокруг и сказала: «Ты внутри главного шеста»[41]. Засмеялся старик, выскочил наружу. «Верно, – говорит. – Вот тебе первое счастье». Достал кожаный мешок, вынул оттуда клок оленьей шерсти и дал шаманке. Потом сказал: «Если найдешь меня во второй раз, получишь второе счастье!» – и снова исчез. Осмотрелась шаманка по сторонам и промолвила: «Ты в трубе»[42]. Опять засмеялся старик, выскочил из трубы, дал шаманке клок собачьей шерсти и сказал: «Вот тебе второе счастье. А если найдешь меня в третий раз, получишь третье, последнее счастье». И опять исчез. Тут уж шаманка и думать не стала: «Ты в тори-фа[43]!» Выскочил старик, засмеялся, дал ей рыбью чешую. «Это третье счастье. Возвращайся к своим людям, теперь жить им станет легче».
Нганасанский чум.
КГАУК «Красноярский краевой краеведческий музей»
Пустилась шаманка в обратный путь, принесла людям подарки Отца счастья. С той поры появились в тундре олени, в реках – рыба, а собака стала верным другом и помощником человека. Одно плохо. Когда шаманка по дороге домой переправлялась через реку с красной и белой водой, то запачкала подол своей парки. Из-за этого люди начали воевать между собой, проливая красную кровь, и умирать, отравившись белым спиртом. Так что вместе со счастьем принесла шаманка от богов и несчастье.
В оригинале сказительница заканчивает так: «И стали люди жить, как мы сейчас живем. Это доказывает, что действительно где-то боги есть»[44].
Стихийным духом (или божеством) почитался Кае-нгуо – олицетворение грома. Согласно народным поверьям он имел облик птицы с железными крыльями и жил в железном чуме на краю земли. Зимой он сидел в своем чуме, а летом летал над тундрой.
Хозяином пурги был Кодзу-нгуо, которого представляли в образе седого старика, живущего на первом, самом низком, небе. Обычно он зажимал свои ноздри, но когда открывал их, то поднималась снежная буря.
Дяйба-нгуо
Особое место в нганасанской мифологии
