Пятая Французская Республика - Nicholas Atkin

что глобализация привела к тому, что национальные правительства больше не могут принимать решения в изоляции, но самое главное - тем, что политики никогда не были слишком привязаны к ее содержанию, что позволило проявить органическую гибкость, способствующую укреплению стабильности. Например, напряженность, которая с самого начала существовала в отношениях между президентом и премьер-министром, удавалось сдерживать, особенно в периоды совместного проживания, которые часто оказывались популярными среди избирателей. Пятой партии повезло еще и в том, что ей не пришлось столкнуться с дилеммой Четвертой, когда против системы были выдвинуты два грозных политических игрока - голлисты и коммунисты. Даже ФН, похоже, довольствуется работой в рамках системы, несмотря на свою критику либеральной демократии.

Стабильности Пятой республики способствовало также затухание старых идеологических разногласий, которые неоднократно вспыхивали в прошлом, например, бесплодные антиклерикальные и клерикальные дебаты, которые одолевали политику в 1950-е годы. По иронии судьбы, это произошло в то время, когда двухпартийная система постепенно утвердилась, не забывая при этом, что французская партийная дисциплина все еще остается относительно свободной. Однако было бы ошибкой полагать, что идеологические разногласия полностью исчезли. Недавние дебаты об оккупации продемонстрировали нежелание политиков всех партий примириться с прошлым, а наследие Алжира еще предстоит по-настоящему преодолеть, в том числе из-за грозного присутствия мусульман во французском обществе. Возможно, католицизм больше не вызывает страстей, но ислам, безусловно, вызывает.

Успех долголетия Пятой заключается также в способности ее политиков реагировать на мутирующее общество. Это была главная неудача Четвертой республики, чьи политические структуры были разработаны для отражения общества, в котором доминировали мелкие землевладельцы, крестьяне и знатные люди, - мира, который быстро исчезал. Республика де Голля, несмотря на все его разговоры о модернизации и подготовке к будущему, также находилась в опасности оказаться не в ладах с теми преобразованиями, которые были начаты "Тренте глориес". Государство слишком стремилось указывать людям, что для них хорошо, ограничивая их возможности и свободу самовыражения. Демонстрации 1968 года были протестом против этих самых ограничений. С тех пор политическая жизнь стала более чуткой к основным социальным и экономическим изменениям - росту потребления, урбанизации, революции в области коммуникаций и началу глобализации.

Этот процесс ни в коем случае не был легким и означал перераспределение полномочий государства, которое с момента появления планирования находилось на переднем крае экономической и социальной организации. Неизбежно, что с началом приватизации некоторые из этих полномочий были свернуты, и остались те, кто разочарован удушающей силой централизации, например, руководитель Disney Пьер-Ив Жербо, привлеченный для спасения проекта Dome в Великобритании. Тем не менее, как пишет Джеймс Макмиллан, в целом влияние французского государства не было полностью негативным и способствовало более широкой политической стабильности.36 Государство, продолжает он, по-прежнему является крупнейшим поставщиком рабочих мест, добровольным регулятором рынка и инструментом перемен. Это вмешательство, несмотря на все его недостатки, позволило Франции совершить скачок от сельского общества к сложной и динамичной экономике, способной конкурировать на мировых рынках. Ценой этого, заключает Макмиллан, стал устойчиво высокий уровень безработицы, который приводил в замешательство сменяющие друг друга правительства, даже правительство Жоспена, единственное за последнее время, которому удалось значительно увеличить число занятых.

Другие факторы, способствовавшие долговечности Пятой, связаны с ее отношениями с широким миром. Избавление от алжирской проблемы в первые годы Республики было большим благом, хотя более широкая история французской деколонизации не была особенно почетной. По-прежнему считая себя наделенной некоторыми фундаментальными истинами, Франция пыталась сохранить связи со своей бывшей империей. Это могло привести к развитию франкофонии, но также привело к политике неоколониализма, поддерживаемой как левыми, так и правыми, в результате которой Париж и французские компании часто поддерживали некоторые особенно отвратительные режимы, а также подпитывали торговлю оружием. Компания Elf была непосредственно причастна к массовым убийствам в Руанде в 1994 году, а в 1998 году в Браззавиле (Конго) французское оружие и самолеты помогли диктатору Сассо Нгнесо убить около 25 000 своих граждан и заставить бежать многих других37.

В биполярном мире участие в делах Третьего мира считалось жизненно важным для поддержания впечатления о величии Франции. Степень, в которой Париж действительно мог влиять на международные дела, крайне спорна. Сменявшие друг друга президенты, начиная с де Голля, поддерживали фикцию, что Франция, благодаря своему force de frappe, партнерству с Германией, тесным связям с Европой, связям с бывшими колониями и ухаживанию за Советским Союзом/Россией, представляет собой независимое присутствие в международных делах, способное сдерживать США. Однако, как обнаружил Миттеран в 1980-х годах, у Франции не было иного выбора, кроме как следовать за американцами. После окончания холодной войны эта свобода была еще больше ограничена. Не то чтобы французская общественность обязательно признавала это. Традиционно амбивалентное отношение к США, после падения коммунизма антиамериканизм усилился. Когда в 1990-х годах НАТО решило вмешаться в ситуацию в Косово, где сербский лидер Слободан Милошевич проводил политику этнических чисток, были высказаны опасения, что Франция просто содействует американской гегемонии в мире после холодной войны, хотя изначально французы были более заинтересованы в интервенции.38 Тревога по поводу США также разгорелась после террористической атаки на башни-близнецы 11 сентября. И политики, и интеллектуалы были обеспокоены тем, что симпатии к американцам, особенно в англосаксонском мире, могут поощрять притязания США. Высказывались даже опасения, что немцы станут частью обновленного англо-саксонского партнерства, ослабив тем самым лидерство Франции на континенте.39 На этом фоне французская критика войны в Ираке в 2003 году была весьма предсказуемой.

Именно в Европе Франция смогла оказать наибольшее влияние, и преимущества более тесной интеграции явно способствовали стабильности внутри страны. Наиболее очевидно, что интеграция позволила сдержать франко-германское соперничество, которое с 1870 года привело к трем войнам, две из которых привели к смене режима в Париже. Тем не менее, процесс интеграции не был гладким. Более тесное взаимодействие с соседями, возможно, принесло Франции экономические выгоды, но также привело к размыванию французской культуры, символом чего стало постепенное исчезновение сигарет Gitanes и Gauloises из черного табака, продававшихся в мягких пачках, которые недавно были нарушены европейским законодательством в области здравоохранения, хотя, справедливости ради, следует отметить, что сменявшие друг друга французские правительства пытались излечить нацию от пристрастия к курению. Европейская интеграция также неизбежно поднимает вопросы о национальном суверенитете. Франция, и без того обеспокоенная наступлением глобализации, когда решения, ранее принадлежавшие правительствам и национальным чиновникам, теперь принимаются мультикорпорациями, испытывает явные опасения в связи с расширением Сообщества. Сможет ли Париж вместе с Берлином контролировать темпы интеграции, чтобы сохранить национальную идентичность? Некоторые опасаются, что Францию захлестнут экономические мигранты из Восточной Европы, которые разбавят французскую идентичность, и без того находящуюся под