Хрупкий побег - Кэтрин Коулс

— Я помогу, — предложил Шеп и повел меня наружу.

— Я и не собиралась отказываться.

Вот что значило влюбиться в Шепа. Он был настоящим партнером. Я ни с чем не оставалась одна — если только сама не хотела. Пусть он и не был гениальным поваром, но всегда предлагал помощь. Всегда убирался после. Бросал мои вещи в стирку вместе со своими. Всегда участвовал в работе по двору.

— Оставь машину здесь. Я завтра отвезу тебя на работу и заберу, — сказал Шеп.

Я посмотрела на него.

— Не обязательно...

— Но я хочу.

Я не спорила. Как и не спорила, когда он взял меня за бедра, помогая сесть в машину. Или когда задержался рядом после того, как пристегнул ремень.

Когда Шеп направил грузовик в сторону дома, я изучала линию его подбородка, покрытого щетиной, и ровный изгиб носа.

— Ты знаешь, что ты — находка?

Он бросил на меня взгляд, в котором сверкала усмешка.

— Да ну?

— Еще бы. Мне нравится жить с тобой.

Слишком сильно, чтобы быть спокойной. Но мне было все равно. Впервые в жизни я готова была рискнуть и не думать о последствиях.

Шеп переплел пальцы с моими.

— А ты делаешь эту жизнь чертовски интересной.

Я улыбнулась:

— И ты тоже. Даже если у меня до сих пор в волосах сено.

Шеп громко рассмеялся. Но руку не отпустил — всю дорогу до дома. Это было похоже на обещание. На клятву. И я держалась за это ощущение, даже когда он вышел из машины.

Он открыл мне дверь и помог выбраться.

— Сначала ужин или теплица?

— Сначала теплица. Если сяду — уже не встану.

Шеп усмехнулся:

— Тогда после ужина я наберу тебе ванну.

Это простое, теплое обещание разлилось во мне приятным ощущением, пока мы шли к саду. Но оно мгновенно сменилось леденящим ужасом, когда мои шаги замедлились.

То, что я увидела, не сразу уложилось в голове.

Картинка складывалась по частям. Разбитые стекла в теплице. Сад, изуродованный до неузнаваемости. И на уцелевшей стороне стеклянной стены — надпись, выведенная аэрозольной краской.

ШЛЮХА.

52

Шеп

Я прижал Тею крепче к себе, пока мы наблюдали, как сотрудники правоохранительных органов заполонили ее задний двор. Она вздрогнула, несмотря на то что на улице было под тридцать. Эти едва заметные дрожи вызывали у меня одно желание — сжечь к чертовой матери весь этот мир.

Вместо этого я слегка постучал пальцем по ее кружке.

— Еще чаю?

Она покачала головой, глядя, как в сгущающихся сумерках вспыхивает фотовспышка. Криминалисты фотографировали буквально все. Каждый новый щелчок заставлял Тею вздрагивать и отнимал у меня по кусочку души.

— Это было мое любимое место, — прошептала она.

Словно ножом по груди. Как будто бритва, смоченная кислотой, врезалась в плоть.

Пальцы Теи сжали кружку так сильно, что костяшки побелели.

— Здесь я начинала заново. Начинала слышать собственный голос. Вспоминать, кто я есть, после всех его лживых слов, которые годами стирали меня до основания.

Блядь.

Я убью Брэндона Бозмена. И сделаю это медленно.

Я проглотил всю ту ярость, что бушевала внутри, и заставил себя обнять Тею нежно, насколько мог.

— Мы все исправим. Все отстроим заново. И сделаем лучше, чем было.

Тея не отрывала взгляда от теплицы и изуродованного сада. От того, как технари только сильнее все разрушали, топчась по клумбам.

— Это уже никогда не будет таким, как прежде.

Я провел ладонью по ее щеке, осторожно поворачивая лицо к себе.

— Да, не будет. Но это лишь доказывает, насколько ты сильная. Все, через что ты прошла...

В ее глазах блеснули слезы.

— Иногда я не хочу быть сильной. Я устала, Шеп.

Я с трудом сглотнул, в горле жгло.

— Тогда позволь мне понести это за тебя. Хоть немного.

Тея моргнула, будто пытаясь разогнать слезы.

— Хорошо.

— Хорошо.

Она уронила голову мне на грудь, и я обнял ее крепче. Это было слишком. Даже в лучшие дни Тею нужно было уговаривать принять помощь. А сейчас она сдалась без борьбы… Это разрывает меня. Мне не хватало ее упрямства. Ее огня.

Но я держал Тею, будто мог передать ей свою силу, уверенность, защиту.

Среди полицейских машин к дому подъехал черный пикап. Я сразу понял, чего стоило Энсону приехать сюда, несмотря на весь этот балаган. Он вернулся туда, куда зарекся больше не возвращаться. Но все равно приехал. Настоящий друг. Брат.

Первой из машины вышла Роудс. Темно-каштановые волосы разлетались по плечам, пока она мчалась к нам на задний двор. Даже при слабом вечернем свете я увидел тревогу и страх в глазах сестры.

Но на этот раз я не взвалил это на себя. Потому что это были не мои чувства. И я не бросился все исправлять. Потому что знал — ее тревога была подарком для подруги, которую она любит.

Тея выпрямилась, когда Роудс подошла ближе, и я аккуратно взял у нее кружку, поставив ее на столик рядом с шезлонгом. Хорошо, что я это сделал, потому что в следующую секунду Роудс подхватила Тею и крепко прижала к себе.

Роудс долго ее не отпускала, молчала. А потом процедила сквозь зубы:

— Я его убью. Но сначала помучаю. Пару пальцев отрежу. А может, начну с яиц.

— Господи, — пробормотал Энсон, поднимаясь на террасу. — Мне, похоже, придется построить тебе сарай для убийств, Безрассудная?

Роудс метнула в него гневный взгляд:

— Все, что нужно, лишь бы этот урод, это ничтожество, эта блевотная клякса, страдал как следует.

Из Теи вырвался смешок — самый сладкий звук, который я когда-либо слышал. Я ждал, что с этим смехом придет облегчение, но не пришло. Я все еще был на взводе.

— Блевотная клякса? — переспросила Тея, отстранившись от Роудс.

— Подходит. Даже его собственный желудок его не выносит.

Тея покачала головой, но на губах осталась легкая улыбка.

— Спасибо, что ты рядом.

— Пока еще просто рядом. Но вот когда сделаю из Брен-Брена кастрата — тогда уж заслужу золотую звезду.

Тея повернулась к Энсону:

— Ты хоть спишь спокойно? За спиной-то следишь?

Он усмехнулся:

— Еще как. Ни одного шага в сторону.

— Ты отшлепал меня перед всей бригадой сегодня утром, — напомнила Роудс, закатывая глаза.

Энсон только пожал плечами:

— Ты огрызалась. А ты же знаешь, что делают со мной эти твои шорты.

— Господи, да пусть это все закончится, — пробормотал я, поднимаясь.

Тэя снова засмеялась,