Смерть в квадрате - Евгения Витальевна Кретова
– Медовая домашняя пахлава! – кричала разносчица с подносом, прикрытым марлей. Загорелая до черноты, она ловко лавировала между лежащими телами, собирала деньги и раздавала медовое лакомство. Вездесущие мухи сопровождали и ее, и ее лакомство.
– Дай! – тянула ручки Настюша.
Аделия отрицательно качала головой на вопрос разносчицы: детям такое точно нельзя.
– Горячая кукуруза! – следом за торговкой пахлавой шла с красным пластиковым ведром девочка-подросток в панаме-афганке и вытянутых джинсовых шортах, из кармана торчал полиэтиленовый пакет с крупной солью.
И снова Настюшино «Дай» разлетелось над головами отдыхающих, и снова Аделии пришлось говорить «нет». На него дочь отреагировала более бурно, чем на предыдущий, скривилась и закуксилась. Матери едва удалось ее отвлечь баночкой фруктового пюре. Почти утешившаяся девочка, однако, услышала:
– Чурчхела! – Это мальчишка на вытянутой руке тащил связку облепленных крахмальным сиропом орехов.
Настюша взвизгнула, так хотелось ей пощупать эти ароматные палочки.
– Нет, Настюша, у тебя своя еда, – Аделия напомнила о пюре.
Но какое пюре, если мимо вот такое ходит. Настя надулась, покраснела от обиды и заревела в голос. Соседи по пляжу смотрели на Аделию неодобрительно и отчаянно надеялись, что она поскорее успокоит плачущего навзрыд ребенка.
– Настюша, смотри, какой камушек, – начала мать, рассчитывая отвлечь ребенка.
– Хо-олодненькое дома-ашнькое вино, – гнусаво кричал низенький мужичок, цепко вглядываясь в отдыхающих мужчин. – Домашненькое холодненькое винцо…
Вопль Настюши «хочу» слышали, наверное, в Москве, Аделия махнула рукой, собрала вещи и усадив отчаянно ревущую дочь на руки, направилась к отелю.
– И не стыдно тебе? – ворчала мать. – Взрослая девочка, а ведешь себя как маленькая!
Обычно это действовало безотказно: все маленькие дети хотят быть взрослыми. Но сейчас увещевания матери подействовали ровно наоборот – Настя опустила ручки, подняла к небу кудрявую голову и, широко раскрыв рот, заревела.
Аделия зажмурилась, перевела дыхание. Отойдя с дороги, она присела на белой скамейке, усадила дочь на колени и обняла, позволив отдаться своему детскому горю без остатка. Она поглаживала дочь по спине, обнимала и целовала в висок. Настя рыдала самозабвенно, как могут рыдать артистически настроенные особы и дети до года. Отдыхающие умилялись, качали головами, предлагали мороженное, дарили шарики и повязывали их вокруг пухленького запястья. Настя принимала все дары с царским спокойствием, не прекращая при этом рыдать ровно до того момента, когда слезы закончились. Тогда, буквально в один миг, дочь успокоилась и увлеклась серебристым бантиком на своей руке, от которого в небо поднимался ярко-голубой шар.
– Все? Пойдем? – Аделия чмокнула дочь в лобик, поднялась. Захотелось к морю.
Она прикинула, что после таких рыданий Настя через двадцать-тридцать минут заснет. А значит почему бы не пройтись по берегу. Они прошли на территорию своего отеля, спустились к морю. Аделия неторопливо брела вдоль береговой линии, волны едва касались ее стоп, ласково обнимали щиколотки. Настя свесилась с плеча матери и разглядывала купающихся, тихонько агукала.
Валентина махнула рукой, заметив их, и указала на лежак справа от нее – его занимало полотенце. Все ясно: соседка взяла над ними шефство и захватила для них лежак. Аделия устало вздохнула, но сделала вид, что подслеповата и соседку не заметила. Не ускоряя шаг, брела по кромке воды, шлепая по волнам к радости Настюши – дочка изогнулась, свесилась на руках матери и заливисто, как это умеют только что завершившие истерику дети, смеялась. Прохладная вода щекотала щиколотки Аделии, а дочь ловила ладошками блестящие брызги.
– Адочка! – услышала за спиной.
Сделать вид, что она еще и глуховата?
Аделия обернулась – Валентина уже бежала к ней. Подскочив и повиснув на локте молодой женщины, расхохоталась:
– Милая, я вам машу-машу, а вы так подавлены, что даже ничего не замечаете! Как чудесно, что у вас есть я!
– Я не подавлена. Просто задумалась… – Она деликатно высвободила собственную руку.
Валентина покровительственно погладила ее по плечу:
– Я все понимаю… – Она выразительно прикрыла глаза и поджала ярко накрашенные губы. – Пойдемте, я местечко для вас зарезервировала, в конце концов, если ваш супруг находит возможным отказать вам в заботе…
Аделия призвала все свое спокойствие и профессионализм, чтобы голос ее прозвучал ровно и доброжелательно:
– Валентиновна Николаевна, мне неприятно, что вы говорите о моем муже в таком тоне, – ей хотелось, чтобы гром поразил эту женщину. Глаза «доброжелательницы» сузились. – У нас все в порядке, просто у Макса работа такая.
Валентина согласно кивнула, не собираясь продолжать спор, но оставшись при своем мнении, ее взгляд и улыбка говорили «я все понимаю, все выгораживают своих мужей». Ее так просто не переубедишь, уж она-то видит всех насквозь. Удивительно, но в гадость о человеке такие люди верили гораздо охотнее, чем во что-то хорошее. Для себя Аделия давно вывела формулу: чем больше гадостей говорит о других человек, тем сильнее его терзают собственные бесы. Потому что во всех окружающих мы преимущественно видим себя и свои собственные недостатки. Каждый думает о других в меру собственных недостатков, но желание очернить совершенно чужого человека, влезть в чью-то совершенно чужую семью Аделию выводило из себя. Она покачала головой, проговорила твердо:
– Нет, простите… Мы с дочкой хотели пройтись по берегу, а потом пообедать и Настюше пора спать.
Соседка лучезарно улыбнулась – Аделию пробрала дрожь.
– Хорошо. А уложите, заглядывайте ко мне, посекретничаем за чаем. Нелличка в местной лавке взяла какой-то дивный чай с травами, лепестками роз и веточками кипариса. Представляете? Что-то совершенно невероятное! Никогда ничего подобного не пробовала. Приходите непременно!
«Это вряд ли», – решила Аделия. Неопределенно кивнув, она направилась вдоль моря.
– Я вас жду непременно! – услышала вслед.
Набрала Макса – его номер оказался уже вне зоны действия сети, значит, муж вылетел в Москву. Тоска царапнула под сердцем, море потеряло радостный блеск и даже чайки стали кричать как-то излишне громко. Желание гулять испарилось.
– Пойдем кушать? – она поцеловала дочь.
«Кушать» действовало безотказно, прекращая любые капризы Настюши. Пухлыми ручонками она обхватила шею матери и смачно поцеловала в щеку, оставив влажный след.
Аделия прижалась к дочери, спрятав на ее макушке слезы – отпуск казался абсолютно испорчен.
Она помахала рукой Валентине, коршуном следившей за ней, и направилась в сторону отеля. А в фойе отеля, услышала, что ей звонят.
