Платье для убийства - Анастасия Борзенко

Утро шло, как обычно, а потом… я увидела Стаса. Он стоял в своем красивом пальто и начищенных туфлях на белом красивом кафеле у ресепшен. Поправился немного, но это его ни капли не испортило. Он без кольца на пальце и без чемоданчика, словно вышел прогуляться. Но такие, как он, не прогуливаются, ему зачем-то было необходимо стоять там…

От него пахло кофе и джином, он выпил джин. Так рано джин не пьют, если все хорошо, но иногда пьют, когда все очень хорошо. Я поняла, что это именно джин, потому что знаю, как пахнет виски и вино… Джин пахнет иначе.

Мы не виделись много лет, оба выполняем условия договора. Он не мешает мне жить, а я сделала то, о чем он просил. Он думает, это был его план, это и ценно, это хорошо, что он так думает. С ним лучше не связываться, потому что он все знает и все видит, но я больше не желаю возвращаться к былому… Он знает про голоса. Он все знает про голоса. Голоса тоже его боятся. А вдруг у моих голосов есть свои голоса и они могли ему все рассказать? Раньше я об этом не думала. Руки дрожат. Я что-то упускаю, я точно что-то упускаю… Надо что-то съесть, я ничего не ела весь день, только кофе, и это нехорошо. «Сначала узнай, сначала узнай, сначала узнай, сначала узнай, сначала узнай».

Пять, голоса повторили это пять раз. Цикличность три, я не слушаю голоса. Три платья светло-розового оттенка, три платья бордо, три синего, три голубого, все по три… Та девушка смотрела на меня так, словно я ей что-то должна. Может быть, это она привела Стаса? Но зачем? Что я ей сделала и что ей от меня нужно?

Я видела ту девушку не раз до сегодняшнего дня, она часто останавливалась у окна в холле и смотрела на улицу, делала вид, что смотрела на улицу. Она следила за мной!

Черт, голова кружится, надо перестать пить кофе совсем. Стас своим появлением в центре словно дал мне звонкую пощечину, щека болит и не проходит, но мне удалось сделать вид, что я спокойна, у меня точно получилось, и я благодарна изумрудному платью. Это все оно…

Я надену его снова, я буду носить его не снимая, до пятницы всю следующую неделю, это платье моей силы. Пятница день перезагрузки, я найду новое платье или оставлю это. Как лучше — найти новое или оставить это? Жарко.

В пятницу я могу быть собой и делать все, что захочу, делать все, что делают нормальные люди, — сидеть и ужинать в ресторане, ходить на свидания и заниматься сексом, не думать о цикличности, не знаю почему, но только по пятницам голоса молчат, словно их не существует.

Я не надену снова это платье, я уберу его, это платье плохих новостей. В дальнем углу гардеробной висит пара десятков платьев, которые я больше никогда не надену. С каждым из этих платьев что-то связано, каждое из них помнит голоса, и я не хочу возвращаться к этим воспоминаниям и не стану. Это сектор «наказанных» платьев.

Есть «больное» платье, я всегда сильно болела, когда надевала его, есть платье паршивого свидания, платье страха, с десяток платьев плохих новостей. Теперь я внимательна и не допускаю подобных промашек. Я не хочу больше получать плохие новости. Пятница. Пять…

Мне очень тревожно почему-то, я смотрю на свой страх. Пять. Пять. Пять. Пять. Пять. Черт… Что-то происходит, я чувствую, как по спине медленно ползут острые мурашки и царапают мне кожу своими прикосновениями. Голоса выбираются на свободу… Почему этот паренек с ресепшен был такой милый со всеми, кроме меня?

Надо что-нибудь съесть. «Съесть. Съесть. Съесть. Съесть. Съесть»… Я буду готовить сама. Приготовлю салат из желтых помидоров черри и свежего манго с зеленью и… Голоса словно с цепи сорвались, они не хотят успокаиваться, словно я их в чем-то предала. Не могу войти в кухню, потому что голоса проснулись: «вырежи мысли, вырежи мысли, вырежи мысли, вырежи мысли, вырежи мысли»…

Мне нельзя на кухню. Там есть один очень острый нож… Он длинный и холодный, я редко его использую, но голоса думают о нем постоянно. И сейчас я думаю о нем. Я думаю о ноже и вовсе не о желтых помидорах.

Надо на воздух. Надо пройтись. Пора уходить. Выходить. Заходить. Уходить. Три. Я смотрю на свой страх, и я вижу свой гнев. Я… Черт возьми.

«Входить. Заходить. Переходить. Сходить. Уходить». Пять. Голоса меня переигрывают. Мне очень жарко. «Возьми нож, возьми нож, возьми нож, возьми нож, возьми нож». Ноги сами ведут меня в кухню, я не в силах сопротивляться голосам. Я пытаюсь дышать и сжимать пальцы на счет три, но ничего не помогает, я слышу только голоса…

Звонят в дверь. Спасибо. Кто бы это ни был, спасибо… Голоса забеспокоились и заткнулись. Звонок их напугал. Как тяжело поворачивается ключ, надо что-то с этим сделать. Я никогда не спрашиваю «кто там?» и не смотрю в глазок, потому, что кто бы там ни был, это не будет страшнее голосов, которым я почти не в силах сопротивляться, и в интересах позвонившего в дверь не оказаться каким-нибудь маньяком, иначе мои голоса с ним что-то сделают. Их я боюсь больше, чем кого бы то ни было.

Молодой парень с большим букетом цветов. Это курьер.

— Добрый вечер, распишетесь?

Я просто киваю. Не хочу с ним говорить.

— Спасибо, вот здесь, пожалуйста, ваша подпись.

Он сказал «подпись». Выпись. Запись. Подпись. Все хорошо. Три. Цикличность снова три. Нельзя со словом «подпись» придумать цикличность пять.

Букет выглядит красиво, но кто решил порадовать меня на ночь глядя? Почему розы — желтые?… Я ненавижу желтые розы.

Записка, нет записки. Я вспомнила. В холле, когда я увидела Стаса, мимо прошла женщина с большим букетом красных роз, точно таких же роз, только красных. У нее в руках был острый нож, чтобы подрезать стебли, наверное… Она несла цветы, как ребенка, а нож в левой руке, я еще подумала, что нож как у меня на кухне.

Вот почему голоса сегодня напомнили мне про нож… От них не ускользает ничего. Они копаются в подсознании и вытягивают из него все, что могут, словно клок волос из канализационного слива за тонкую ниточку, сначала