Золотой человек - Джон Диксон Карр

– Да что с ним такое? – Коммандер Доусон не мог успокоиться. – Он что, совсем спятил? Подходишь что-то сказать, а он оборачивается и бьет. – Он вдруг умолк, притих и даже расслабился. – А какое кольцо?

– Ты идиот, – возмутилась Элеонора, протягивая левую руку. – Я весь день носила твое проклятое кольцо, а ты этого даже не заметил. Какая уж тут романтика… Думаешь, он мне небезразличен? Да я плакала из-за того, какой была дурой, из-за того, какой ты тупой идиот. Плакала из-за того, что было бы, если бы я приняла его всерьез.

Коммандер открыл, закрыл и снова открыл глаза.

– Извините, – вежливо сказал он Нику и одним прыжком соскочил со сцены.

– Действует на нервы, а, сынок? – обратился к Винсу Г. М. и повернулся к Кристабель. – Что касается покушения на убийство, то сказать больше почти нечего. Думаю, нашего мистера Джеймса беспокоило только одно: стоит ли обращаться с раной к доктору, и если да, то как ее объяснить. Признаться, не понимаю, почему он пришел ко мне сегодня с каким-то странным предложением рассказать что-то о докторах…

– Я могу это объяснить, сэр, – вмешался Ник. – Прошлой ночью, перед тем как лечь спать, он бормотал что-то о докторе. Я его слышал, и он, должно быть, знал, что я слышу. Поэтому решил сочинить какую-нибудь историю на случай, если кто-то спросит, почему его заинтересовали врачи.

– Бриллианты! – провозгласил коммандер. – Бриллианты для настоящего обручального кольца. Разве я не говорил, что так оно и будет?

Никто, кроме Элеоноры, его не слушал.

– Когда Ник Вуд, – продолжал Г. М., – догадался, что Дуайт Стэнхоуп не выходил из дома, мы оба пришли к единственному возможному выводу. В доме произошел обмен одеждой, и, поскольку единственным человеком, чья одежда подошла бы Стэнхоупу, был Винсент Джеймс… Вот, собственно, и все.

Ник скривился.

– Помните, – он повернулся к Бетти, – когда мы в четверг вечером прятались в бенуаре?

– Еще бы!

– В театр вошли ваш отец и мистер Нэсби. Я тогда выглянул и сказал: «Это всего лишь Винс… Нет, господи, да это же ваш отец!» Как я мог не заметить этого раньше?

– Мой дорогой, – успокоила его Бетти, – вы поработали совсем даже неплохо. Всего-то сорок восемь часов…

Г. М. со смущенным видом поднял руку:

– Видите ли, все это нужно было доказать. Выяснить, действительно ли у Винсента Джеймса перевязанная рана на груди. Если да, то вот оно, Q. E. D.[14] Но как это сделать? Слежка ни к чему не приведет. И вы не можете наброситься на человека и сорвать с него жилет и рубашку. По крайней мере, с этим парнем такой фокус не пройдет. – Он сморщил лицо и стал похож на Великого Кафузалума.

– Подождите-ка! – воскликнула Бетти.

– Да, моя девочка?

– Вы выставили Винса перед детьми. Засунули руку ему под жилет. И, к полному их восторгу, извлекли кучу разноцветных ленточек. Так это была игра?

– Ага, – кивнул Г. М. – Никаких драк. Никакой суеты. Никаких подозрений. – Он оглянулся на Винса. – Или подозрение все же закралось, а, сынок? В полицейском участке рубашку придется снять.

Кристабель как будто очнулась от раздумий.

– Признаться, – холодным ровным голосом произнесла она, – я иногда задавалась вопросом, действительно ли мистер Джеймс такой тупой, каким кажется. И стоило мне решить, что да, он глуп, как он отпускал настолько глубокое замечание, что я невольно спрашивала себя, случайно он это сказал или нет. Вчера вечером, перед тем как лечь спать, я подумала, что, наверно, он не так уж и умен. Видите ли, я знала, что когда-то он пытался изучать медицину…

Элеонора отвернулась от коммандера Доусона.

– А, к черту! Никакой он не умный. Сам говорил мне, что запомнил только некоторые забавные моменты. Например, насчет блюдца…

Буллер Нэсби медленно поднялся из кресла.

– Какого блюдца? – прохрипел он.

– Упокойтесь! – взревел Г. М.

Не ожидавшая такой реакции, Элеонора пожала плечами:

– Есть такой тест. Как правило, о нем знают только врачи и полицейские. Это для того, чтобы убедиться, что человек действительно мертв.

– Чтобы убедиться… – начал мистер Нэсби.

– Не так ли, доктор Клементс? – спросила Элеонора.

Доктор облизал губы:

– Этот тест не так широко известен, как другой, когда к губам подносят зеркало или обычный стакан, чтобы уловить малейшие признаки дыхания. Но он не менее – а может быть, и более – эффективен. Если под рукой нет зеркала или гладкого стекла…

Мистер Нэсби открыл глаза.

– Зеркала там нет, – сказал он. – Только кувшин из граненого стекла и бакелитовая чашка для питья.

– …Возьмите обычное блюдце, – продолжал доктор Клементс, – наполните его водой до краев и поставьте на грудь человека, состояние которого вызывает сомнение. Дрожание воды, даже легкое, укажет, что пациент еще жив. Если нет…

– Теперь понятно… – Мистер Нэсби запнулся. – Во второй раз он должен был убедиться.

Как интерпретировала это загадочное замечание половина присутствующих, Ник сказать не мог. Он увидел, как повернула голову Кристабель, как сжала она руки и как побелели кончики пальцев над темно-розовыми ногтями.

– А убрать блюдце он не успел, – произнес мистер Нэсби, – потому что его спугнул Ларкин.

Доктор Клементс вскочил со стула:

– Боли он не почувствовал. Можно сказать, дорогая леди, ваш супруг умер во сне.

Винсент Джеймс сделал еще один шаг назад.

Никаких объяснений не последовало. В них не было необходимости. Лица трех женщин медленно повернулись к человеку на сцене, в злобных глазах которого метался страх.

Г. М. медленно, с хрипом выдохнул. Сигара снова потухла, и он уронил ее на ковер. Вынести взгляда трех женщин Винсент не мог.

– Меня вы не арестуете, – бросил он. – Меня никто не арестует.

– Берегись! – крикнул коммандер Доусон.

Не успел Ник опомниться, как Винс сорвался с места, а уже через мгновение дверь в галерею с грохотом захлопнулась за ним.

– Пусть бежит, – устало сказал Г. М. – Уйти ему некуда. Я запер дверь этажом ниже, когда мы поднимались. Вот ключ.

– А он не может выбраться на крышу? – прорычал мистер Нэсби.

– Нет, вы же помните…

– Крыша, – сказала Бетти.

Ник уставился на нее, но прошло, наверное, секунд десять, прежде чем он вспомнил ледяной ветер и открытую дверь.

Он выскочил в узкий коридорчик.

Последние лучи солнца погасли. В черном стекле отражались тусклые электрические лампочки на потолке. Хмурые белые стены наводили на мысль о похоронах. Чуть дальше, на изгибе коридора, еще одна открытая дверь поскрипывала на ледяном ветру.

Снаружи фонари высветили два, три, четыре следа и безумца, который брел по крыше, а потом закричал,