Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре

знала правду. Конечно, лучше совершать подобные открытия в беседе с родней, а не с лечащим врачом, который объясняет тебе, что сданная тобой в донорских целях кровь — увы и ах! — твоему отцу не подойдет, потому что — вот умора! — он не твой отец. Не та группа. В тот день у меня не хватило пороху доискиваться правды. Выяснения отношений с умирающим — то еще удовольствие. А назавтра он превратился из умирающего в мертвого. И спрашивать стало незачем и некого. Но вот я увидела мать — и злость привычно сменила собой апатию. С тобой, мама, я, пожалуй, отношения выясню.

— Раньше я думала, — я положила тарелку в жирных подтеках в раковину, — что ты уехала, бросив своего единственного ребенка на отца. Но выходит, ты поступила еще лучше? Бросила дочь на человека, который и отцом-то ей не являлся.

Я повернулась к матери. Она сидела, вытянувшись, над нетронутыми пельменями. Глаза ее были уже сухими. Пальцы в розовом маникюре потянулись к сумочке, нащупали сигареты. Ого! А как же здоровый образ жизни? Я молча открыла форточку. Чувствуй себя как дома, мама, но не забывайся — свой дом ты уже предала.

— Не смей говорить, что он не был тебе отцом! — Она затянулась, губы сморщились в куриную гузку, кожа облепила скулы — и стало заметно, что передо мной уже совсем не молодая женщина. — Он был тебе больше отцом, чем…

— Чем твой любовник?

— Чем любой… — она неопределенно качнула сигаретой в сторону окна.

— Он знал? — Я замерла. Это был единственный вопрос, который меня волновал.

Она вздохнула:

— Конечно знал. Ты же как две капли воды… И потом — мы до этого много лет пытались. Тогда возможности были не такие, как сейчас.

— Хочешь сказать, ты сознательно выбрала себе быка-осеменителя для создания крепкой семьи?

— Не хами. Я влюбилась. С отцом у нас давно плохо ладилось. Попытки завести детей отношений не улучшают. Думала уйти.

— Но осеменителю ты не понадобилась? — Мать застыла с постепенно сжирающей самое себя сигаретой. — Он был женат? — догадалась я. — И ты решила остаться?

— Я все равно решила уйти, — медленно произнесла она. — Но он узнал о ребенке. Просил дать нам шанс. Сказал, будет воспитывать как своего. Ни разу не упрекнет.

Я упала на табуретку — у меня в семье творилась пошлейшая мелодрама. А я — ни сном ни духом. Конечно, отец ни разу ее не упрекнул. Чужой по крови, он любил меня сильнее, чем моя мать. Это для нее я была постоянным напоминанием об отказе «того» — поняла я. Ей и не нужен был ребенок, она любила только саму себя. И, может, еще — того.

— Кто он? — Вот же! Ведь я не хотела спрашивать, да и какая, к черту, разница?

— Давай завтра. — Она тяжело, по-старушечьи, поднялась из-за стола.

Но ни назавтра, ни неделю спустя так и не назвала его имени — Il nome suo nessun saprà — а я из гордости не повторяла вопроса. За эту неделю она на свои деньги заказала отцу памятник, отмыла до блеска нашу старую квартиру, заменив все, что не работало, и выбросив всю ту ветошь, которую мы с отцом продолжали хранить. Он — из сентиментальности, я — из равнодушия. В воскресенье, когда я проснулась, ее уже не было. Квартира звенела пустотой, чистотой и — одиночеством. Я потянула на себя дверцу холодильника — впервые за много месяцев он оказался полон: выставка ярких фруктов, обезжиренные йогурты, запеченные с овощами грудки индейки. Диетический рай осенил мое жилище своим крылом.

— Спасибо, ма, за прощальный подарок, — прошептала я, захлопывая дверцу, — не стоило так утруждаться.

Но ошиблась. Настоящий подарок ждал меня на столе: книжка поэзии, с заложенным в нее белым конвертом. Письмо? Я разорвала его с унизительной поспешностью. Но там оказалась только пачка пятитысячных купюр. Я сглотнула, усмехнулась — на что ты рассчитывала? Что твоя мать изменится, что она… И вдруг — замерла. С открытой страницы книги на меня смотрело мое лицо.

Глава 9

Архивариус. Осень

— Ника, у меня к вам просьба. — Валя стояла передо мной в помятом черном пальтеце, светлые волосы забраны под черную косынку, зато нос и глаза стали чуть менее красными. Припудрилась? Выспалась? Отскорбела? — Вы не могли бы повести машину? У меня руки дрожат.

И она, как ребенок, доверчиво вытянула вперед тонкие пальцы с обкусанными до мяса ногтями — те и правда чуть дрожали.

— Без проблем. — Я улыбнулась ей как можно теплее. — Давайте ключи.

— Спасибо вам, Ника. — Она протянула мне ключи. — Знаете, вы единственная меня здесь не ненавидели.

Я замерла. Вообще-то, могла сказать я, ты ошибаешься. Но вместо этого спросила:

— А как же Алекс?

Валя кивнула.

— Она тоже. Раньше. А Анна до сих пор…

— Ясно. — Я взяла у нее ключи. Рука была лихорадочно-горячей.

Вот так я и оказалась в машине с ними тремя — Валей и ее родителями.

— Михаил Гаврилович, — представился отец, то и дело оглаживая сгоревшую на щедром алтайском солнце лысину.

Я вспомнила, как Двинский шутливо называл тестя — моложе его, кстати, лет на десять, плантатором. На самом деле Гаврилыч был фермером, выращивал пшеницу, а его супруга — Галина Сергеевна, женщина с плохо прокрашенной седой головой и тоже в мятом черном пальто, только размеров на пять больше, чем у дочери — служила у мужа бухгалтером.

Пара прилетела вчера вечером из Горно-Алтайска и с ходу прониклась ко мне симпатией — боюсь, дело было не в моем сбивающем с ног обаянии. Просто из всех дачных обитателей я единственная оказалась с ними схожа: та же приземистость и лишний вес.

— Не только бухгалтерией, — пояснила уже в машине Валина мамаша на мой вежливый вопрос касаемо ее работы. — И кадрами занимаюсь — кого взять, кого уволить, кого из запоя вывести.

Я смотрела на нее не без любопытства — основной букет черт лица Валя явно получила от матери. Но если из лица последней жены Двинского, как из небеленого холста, с помощью косметики еще можно было сваять вполне приличную картину, то мать казалась безнадежна: на широкой физиономии глаза, рот, носик пуговкой стремились к центру, оставляя вокруг много лишнего пространства. Кроме того, она, похоже, относилась к тем людям, которые, стесняясь своих занятий, все равно не могут говорить ни о чем другом. Так я узнала, что: а) Алтай выращивает ныне пшеницу первого класса, б) бьет рекорды по качеству, в) бьет рекорды по урожаю. Я искоса взглянула