Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре
— Что ж мы делать-то будем без Олежки-то? — вздохнула вдруг та и всхлипнула.
Валя на секунду оторвалась от созерцания пейзажа и, вздрогнув, повернула ко мне умоляющий взгляд. Здрассте, приехали. А я ведь даже не сразу поняла, что Олежка — это Двинский. Зятек.
— Он же за нашей Валюшкой как за дочкой ходил! Мы спокойны были.
Валя с силой сжала ладони между коленями. И, заметив стрелку, торопливо спрятала ее под подолом.
— Возился с ней, — это крякнул папаша. — Наездился…
Колени рядом вздрогнули. Валя опустила голову еще ниже. Куда наездился? — хотела спросить я. Но не рискнула, а Гаврилыч резко замолчал.
— Да что говорить… — он махнул небольшой квадратной, как детская лопатка, рукой. — Золотой мужик был!
На том и порешив, наша странная четверка добралась до погоста. Последний раз мне случилось быть на кладбище в день похорон отца, и я опасалась неизбежных и болезненных ассоциаций. Но эти похороны — торжественные, многолюдные, богато декорированные венками и торжественными речами, не имели ничего общего с тем моим одиноким пустынным действом всего-то полгода назад. Шесть месяцев — а кажется, жизнь прошла.
Вся парковка была забита дорогими машинами — и как иначе? Хоронили последнего колосса от поэзии, любимца муз. Двинскому нашли местечко на старом участке кладбища, в глубине, под сенью разросшихся деревьев. Но уже у ворот караулили несколько репортеров. Щелк! Щелк! Щелк! Набиралась коллекция скорбящих для истории: элегантный черный шел всем, дамы после сорока освежали его яркой помадой.
Я скользнула за группой из Пушкинского Дома, щелк — и вот я уже внутри некрополя, не отмечена ни в одном кадре. Аккуратно пробралась за темными спинами к полукругу вокруг свежевырытой могилы, где стояла, закутанная во что-то мешковатое, зареванная Анна. С одной стороны ее поддерживал под локоть супруг со скучным лицом. С другой — замерла Алекс в траурном брючном костюме идеального кроя. Рядом со скорбно прямой Алекс, сгорбившись и придерживая бледными руками подол, дрожала Валя.
— Глянь, на молодую вдову-то. Спала с живой историей… Ну или с полумертвой… — услышала я ироничный голос за спиной. — Тут уж не до разницы в возрасте. Ей бы ему ноги мыть да воду пить. Освященную мощами. Откуда она приехала-то? Из какой дыры? Пусть скажет спасибо, что он ей фамилию свою дал, вместо ее Задрищенской.
— Да будет вам, — отозвался спокойный бас. — Жизнь с поэтом удовольствие относительное. Рукописи перепечатывать…
— На компьютере? Тоже мне проблема. Вспомните, как мы правили: вынуть три экземпляра из машинки, замазать на каждом листе опечатку и пропечатать новую букву три раза — на каждом листе.
— Ну, вы еще Софью Толстую помяните…
Ответа на последнюю реплику я не услышала — отвлеклась. В толпе за спиной Вали я заметила своего нанимателя. Костик шептал вдове в рдеющее ушко нечто явно кокетливое. Флирт на похоронах. Как мило.
— Зачем вы это делаете? — спросила я его напрямую, выходя в поредевшей толпе за ворота кладбища.
Двинский был уже благополучно засыпан землей.
Костик усмехнулся.
— Черт его знает. Наверное, потому, что раньше это бесило отца.
— А все, что его бесило, вас радовало?
— В той или иной степени.
— Он умер, если вы не заметили.
— Ну, так и я заигрывал при нем в последний раз. — Он внимательно на меня посмотрел. — Что такое, Ника? Есть новости?
Я пожала плечами.
— Валя считает, что ее все ненавидели.
— Это недалеко от истины.
— А ее родители страшно благодарны Двинскому и уверены, что Валя без него пропадет.
— Преувеличение, полагаю. Мы все более живучи, чем кажемся.
— И еще — ее отец сказал, что он без конца с ней куда-то ездил. «Возил». Не знаете, куда?
— Понятия не имею. Но явно не на шопинг. Впрочем, жили они на своей дачке вроде мирно. Эдакие старосветские помещики. Вы как, отметитесь на поминках? Говорят, какое-то пафосное заведение в Зеленогорске.
Я покачала головой — затылок нещадно заломило. Грядет мигрень, и ее приход мне бы хотелось пережить в одиночестве и при задернутых шторах.
— Я — домой, — сказала я. — Алекс довезет Валю с родителями.
Еще минут через двадцать я тихо подъехала к даче. Торопясь попасть вовнутрь, в свою комнату, к горячему чаю и одеялу, я сделала нечто, при жизни Двинского немыслимое… С легким чавканьем вытаскивая каблуки из раскисшей земли, прошла прямиком через огород.
Что-то скрипнуло в ранних сумерках. Я резко обернулась: скрипело полуоткрытое окно ванной. Меня передернуло. После приезда «Скорой» никто туда так и не заходил. Значит, последним, открывшим окно, был покойник.
Старая дача плохо хранила тепло. Глупо держать окно открытым, но и входить туда после смерти Двинского мне не хотелось. Можно ведь прикрыть окно снаружи, так? Я сделала аккуратный шаг к дому. И остановилась.
Под самым окном виднелись следы. Я присела на корточки, чертыхнулась. Кто-то вытоптал любимые астры хозяина дома. Сколько истекло дней с его смерти — четыре? Пять? За это время пару раз прошел мелкий дождь, но глубокие следы в мягкой земле смыть не так просто. Я достала мобильник, переключила фотоаппарат на режим со вспышкой, увеличила изображение на экране. Для сравнения поставила рядом собственную ногу. Вот мои туфли тридцать восьмого размера. Но отпечаток под окном явно ближе к сорок пятому. Особенно четким оказался рисунок на каблуке — что-то вроде цветка? Или креста?
Выпив цитрамон с чашкой чая за столом на кухне, я еще раз пролистала только что сделанные фотографии. Любопытная деталь. В конце концов, взглянула в едва различаемый в уплотнившихся сумерках сад, — шпион я или не шпион? И, аккуратно отставив чашку в раковину, поднялась на второй этаж, в комнату Анны.
Встала на колени и выдвинула ящик с обувью. Среди Аниных туфелек попалась пара кроссовок Алексея, примерно нужного размера, плюс его черные ботинки под костюм: с абсолютно гладкой подошвой. Я нахмурилась, припоминая, в чем он был на кладбище — и, конечно, не вспомнила.
Может ли такое быть, чтобы абсолютно невыразительный муж Ани взялся подглядывать за омовением своего тестя? Зачем? Мог ли он залезть в окно? Вполне. Начинаю ли я бредить, вслед за нанявшим меня регбистом? Скорее всего. А еще в их городской квартире наверняка есть много другой обуви с разнообразными подошвами. А значит, пора моему сыщицкому зуду подуспокоиться.
В пустом доме вдруг раздался звонок: базовые позывные для
