Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре

Я помню смазанные лица коллег, у них шевелились губы, мои ноги чуть подкашивались, но тот, кто вытащил меня из кабинки и вел сейчас по коридору, держал крепко. Мы спустились по пологим ступеням, вышли из здания, и мое влажное лицо мгновенно задеревенело на невском ветру. Дальше в памяти не осталось почти ничего, кроме расфокусированных огней, прелого уюта пахнущего дешевой отдушкой такси, потом снова незнакомые руки с некрасивыми плоскими ногтями почему-то расстегивают мой пуховик уже у меня дома.

Человек, вытянувший меня с пола в туалете, залезает по-хозяйски в холодильник, вздыхает, вынимает не вместившиеся в больничный контейнер остатки бульона. Он задумчиво на меня смотрит, потом уходит в прихожую, где долго копается, а я сижу и гляжу в окно, пока бульон выкипает на сильном огне и вся кухня не начинает плыть в жарком бульонном тумане. Тем временем он возвращается, выключает газ и кладет передо мной коробочку.

— Что это?

Название мне ни о чем не говорит.

— Антидепрессант. — Он наливает воду из чайника. — Последнее поколение. Почти без побочек.

— Я не буду этого принимать.

— Ну и дура! — Он садится напротив, выбивает из пачки сигарету, не спрашивая разрешения, закуривает.

— Не помню, чтобы мы были на «ты». И здесь не курят.

— Вы — дура. — Он усмехается, встает, открывает форточку, из которой сразу начинает тянуть снегом и бензином. Бульонный туман сдает позиции, но не этот тип. — У вас отец умирает от рака. — Я вздрогнула, и он поправился: — Дай Бог, он выздоровеет, а может, будет еще год болеть. Вы не справитесь — тут нужно либо горевать, либо помогать. А вы пытаетесь работать в двух направлениях. Вот резьбу и срывает. Ситуативная депрессия.

— Вы точно учитесь на филолога? — То ли дело в наличии гостя в доме, то ли в ледяном воздухе из форточки (он бодрит), но я уже способна на подобие сарказма.

— Давайте-давайте. Один раз в день. Через неделю, максимум десять дней почувствуете разницу. Обещаю.

— Стану счастливой? — Я выдавливаю на ладонь таблетку. Неужели в десяти таких малышках спасение от истерик в туалетах?

Он не отвечает, а набирает номер на мобильном и, когда на другом конце снимают трубку, надиктовывает список из блюд грузинской кухни.

Мы едим, не выложив еду из крафтовых пакетов на тарелки, прямо руками. Единственная уступка цивилизации — бумажные полотенца, которые я выставила на стол вместо салфеток. В этом утробном поглощении пищи — кроме внезапной радости жизни, сочащейся соком из хинкали, маслом из горячей сдобы — есть еще момент какого-то странного единения. И оттого я неожиданно признаюсь ему — нет, не в своей любви, но озвучиваю тему своего будущего романа.

— Ого! Прямо так? — Он вытирает губы бумажным полотенцем, сминает его в комочек и отправляет щелчком в помойное ведро. — Мне кажется, там без вас столько хожено-перехожено. Все и так известно, все обмусолено сотню раз, нет?

Я смотрю на него несколько секунд: сказать — не сказать?

Его жизнь — особенно в последний год! — как стерильная комната, где все и правда давно разложено по полочкам. На каждом событии — свой ярлычок. Мы знаем, казалось, много больше о деталях окружавшей его жизни, чем он сам. Всю переписку людей его круга, все доклады III отделения, все дневниковые записи близких и далеких… О, за два столетия мы умудрились залезть повсюду. Но чем ближе ты подходишь, чем пристальней вглядываешься в эти самые детали, тем меньше им веришь.

— Как в дурном сне, — говорю я Славику. — Ты глядишь на знакомый предмет — вот как на этот пакет из ресторанной доставки, и понимаешь, что это вовсе не пакет, а нечто совсем другое, непостижимое, — я запнулась, пытаясь объяснить, что мучило меня последние годы.

— Ну например? — Он смотрит на меня, склонив голову набок.

— Например, широко распространенное мнение о его жене. Вот что ты про нее знаешь?

— Она была первой красавицей. Обожала танцевать. Ну и дурочка, конечно.

— Всё?

— Практически.

— Еще она была совсем девочкой, когда он ее встретил. Робкой, меланхоличной, зашуганной властной родительницей. Мать разрывалась между исступленной религиозностью и свальным грехом с лакеями, пощечины сыпались на всех трех дочерей щедро. Добавь к этой картинке папашу, что бегал за членами семьи с ножом наперевес…

— Белая горячка, что ли?

— Нет. Алкоголизм там, скорее, с материнской стороны. С отцовской — официально признанная душевная болезнь, вроде как следствие удара головой при падении с лошади…

— А на самом деле?

— А на самом деле там и бабка была уже психически нездорова, так что бедная лошадь только подрихтовала генетический сбой — иначе не видать бы девочкам женихов. Шансы и так были малы. Семья практически разорена. Один капитал у младшей — внешность.

— И тут появляется он.

— Да. — Я в свою очередь смяла салфетку в комок. — И тут появляется он.

— И чем плохо? Знаменитость.

— А еще маленького роста, страшненький, рано постаревший. С отягощающими обстоятельствами в виде репутации бабника и картежника и царской опалы. Без чина и капиталов. Мать ему, понятно, отказывает. Дочь уже начинает пользоваться популярностью в московском свете. Поклонники имеются. И тут происходит первая странность — кроткая юная барышня продавливает свою мать на неудачную партию. При этом ясно как день, что будущего мужа она не любит и его поэзия ей до лампочки.

— Тааак. — Мой кузнечик откидывается на стуле. — И зачем тогда?

Я пожимаю плечами.

— Она, конечно, хотела сбежать из отчего дома. Хотя при таких внешних данных и юности ничто не мешало еще подождать… Положим, ее средняя сестра, Александрин, уже была влюблена в нашего поэта и могла за него, как сейчас говорят, активно топить. Но вопрос в другом — Александрин, девушке поумнее и с более сильным характером, не удалось в том же году убедить мать дать разрешение на брак с помещиком Поливановым. А Натали — сумела настоять на своем.

— Может, она была любимицей матери?

— Была. И не только матери, а еще и деда — разорившего семейство Гончаровых, и тетки, которая станет ее содержать уже в Питере… Но слушай. Дальше — еще любопытнее. Натали младше Пушкина на тринадцать лет. Разница в жизненном опыте и интеллекте колоссальная. Он полагает, беря себе юную супругу, что будет ее воспитывать, так сказать, «под себя» — ну, это такая распространенная мужская тема.

— Есть немного. И что, облом-с?

— Да. Ничего из той затеи не вышло. Натали снимает все более дорогие квартиры и дачи. Натали отказывается ехать в деревню для поправления