Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов

В этом не было ничего удивительного — многовековая необходимость приспосабливаться к турецкому гнету обусловила вполне определенные особенности хозяйственной деятельности греков. В отличие от многих других стран, сельское хозяйство здесь не было и не могло быть источником преумножения богатства. И действительно, как можно было всерьез на что-либо рассчитывать, когда любой, даже самый обильный при таком климате урожай мог пострадать в результате набега турецких войск или его могли конфисковать турецкие чиновники, включая свою же собственную знать, находившуюся на службе у Оттоманской Порты? В значительной мере это касалось и производства, основывать которое также не было особого смысла.

Зато торговля, в особенности морская, позволяла держать капитал в постоянном обращении, делая его в определенной мере недоступным для поборов. Именно греки, искусные мореходы и кораблестроители, были основными торговцами в Оттоманской империи и занимали ведущие позиции на торговых путях Средиземного и Черного морей. Начиная простым матросом без жалованья, в случае коммерческого успеха любой грек мог в довольно близком будущем превратиться в богатого судовладельца.

Избавление от османского гнета и связанных с ним притеснений отнюдь не привело греков к активному стремлению возделывать землю, за которую они пролили столько крови. При этом морская торговля, напротив, набирала обороты — среди островитян или прибрежных жителей не было почти ни одного порядочного матроса, не только что шкипера, который бы в течение нескольких лет мореплавания не скопил деньжонок, чтобы построить, в компании со своими родными и друзьями, хоть маленькое судно…

Для греков море было поистине родной стихией — и тому находилось довольно подтверждений, о которых уже довелось слышать Федору Тютчеву. Рассказывали, например, что однажды, когда английский адмирал Нельсон со своей эскадрой бороздил Средиземное море, вахтенные заметили что-то мелькавшее среди волн и приближавшееся к кораблю. Сначала никто не мог понять, что бы это могло быть, — наконец рассмотрели лодочку и в ней человека. Тотчас приказано было послать шлюпку, чтобы спасти моряка — в той уверенности, что эта лодочка с какого-нибудь потерпевшего бедствие корабля. Когда лодку привели к борту флагмана, адмирал увидел, что она нагружена фруктами и в ней только один человек, оказавшийся греком. На вопрос, с какого он корабля и при каких обстоятельствах погиб этот корабль, грек отвечал, что он не был ни на каком корабле, а просто-напросто идет из Греции в Мальту продавать фрукты. Это так поразило адмирала Нельсона, что он тотчас же купил все фрукты вместе с лодкой и приказал поднять ее на борт вместе с отважным мореплавателем, которого потом доставил в отечество…

— Простите, эфенди, но если вы все-таки скажете мне, какое судно вас интересует, я смогу выбрать самый короткий курс…

— Плыви пока вперед, — повторил свое распоряжение Тютчев, оглядываясь в направлении берега. Как он и рассчитывал, лодка их уже затерялась среди снующих по гавани барок, плашкоутов и пакетботов, отчего те, кому положено было следить за иностранным дипломатом, окончательно упустили из виду объект наблюдения.

— Как прикажете, Эфенди, — буркнул себе под нос перевозчик.

Впрочем, удивляться поведению необычного пассажира ему пришлось не слишком долго. Довольно скоро их окликнули по-гречески с рыбацкой шхуны, которая вдруг появилась по правому борту и шла теперь с лодкой почти параллельными курсами:

— Эй, приятель, суши-ка весла….

Следующая фраза прозвучала уже на чистом русском языке:

— Какая приятная встреча!

— Добрый вечер, мой друг. — Соблюдая приличия, Федор Тютчев приподнял шляпу.

В нынешнем облике человека, по-хозяйски расположившегося на корме, совершенно невозможно было бы распознать молодого пехотного офицера, с которым Тютчев познакомился в Москве больше десяти лет назад. Нисколько не был этот человек похож и на расторопного слугу-неаполитанца Каччионе, под личиной которого пересек половину Европы; теперь ни одеждой, ни поведением, ни языком своим капитан русской секретной службы Александр Ламбросович Кацонис не отличался от многих тысяч обитателей здешнего побережья, добывающих пропитание рыбацким промыслом.

— Не правда ли, прекрасная погода для морской прогулки? Перебирайся-ка сюда… — Александр Кацонис протянул руку Тютчеву и поддерживал его до тех пор, пока пассажир не оказался на шхуне, Затем повернулся к хозяину лодки: — Вот тебе драхма — поплавай еще немного, до захода солнца… Потом можешь возвращаться.

Грек на лету поймал брошенную монету, кивнул и заработал веслами…

Расположились прямо на сетях, пропахших водорослями и рыбой.

— Не хочешь ли вина?

— Спасибо, нет… — отказался от предложения Тютчев. — Меня и так укачивает. — В очередной раз обернувшись на берег, он сообщил: — Тебя уже ищут.

— Я знаю. — Кацонис поправил широкий платок, служивший теперь ему вместо пояса, и вдруг нараспев процитировал по-немецки: — «К королю Оттону пришли послы русского народа и просили его, чтобы он послал им одного из своих епископов, который показал бы им путь истины. И говорили, что хотят отстать от своего язычества и принять христианскую веру. Король внял их просьбе и послал по вере католического епископа Адальберта. Но они, как показал исход дела, во всем солгали…»

— Откуда это? — не понял Тютчев.

— Летопись Гильдезгеймская, конец десятого века от Рождества Христова…

— А к чему?..

— Не знаю, — пожал плечами Александр Кацонис. — Так, на память пришло. Вроде бы и король теперь хоть и тоже Оттон — но другой, да и мы уже вовсе не те, что были… Ты когда возвращаешься?

— На следующей неделе. Капитан ждет попутного ветра.

— Ветер будет, — заверил Кацонис, окончательно, видимо, сжившийся с ролью бывалого морехода. И вдруг произнес с виноватой улыбкой: — Да, странно… Мне хорошо в Греции, это родина моих предков, и я мечтал попасть сюда всю свою жизнь.

— Так и что?

— Однако я уже — только представь себе, друг мой, — чертовски скучаю по снежной московской зиме! Впрочем, хватит об этом… — Александр Кацонис отодвинул чуть в сторону мокрую сеть, на которой сидел, и приподнял какую-то деревянную планку. В тайнике оказался пакет из плотной, специально обработанной парусины. — Увы, но это все, что мне удалось раздобыть на сегодняшний день. Здесь доказательства причастности турецких дипломатов к заговору против президента Иоанна Каподистрия, а также тайная переписка англичан со своими сторонниками по поводу денег, выделенных лондонским кабинетом на оплату его убийства…

Когда Федор Иванович Тютчев покинул борт шхуны, ночная темнота уже всею силой обрушилась на побережье.

Часть вторая

1843 год

Глава первая

РИМИНИ

И бездна нам обнажена

С своими страхами и мглами,

И нет преград меж ней и нами —

Вот отчего нам ночь страшна!