Человек с клеймом - Джоан Роулинг

– Приближается девять часов, – отметил Страйк, пока часы в правом верхнем углу экрана отсчитывали минуты. – Райт должен быть там, но его нет. Памела звонит… нет ответа.

Тодд скрылся в подвале.

– Он убирается на кухне и в туалете. Памела идет искать Райта, который уже опаздывает на сорок минут. Она возвращается к столу, звонит еще раз… ответа нет… и вот он, Кеннет Рамси.

Робин наблюдала, как появился Рамси. Он исчез в низу лестницы, ведущей в хранилище. Страйк снова нажал кнопку воспроизведения.

– Итак, вне зоны видимости, Рамси открыл дверь хранилища… Я думаю, он, должно быть, закричал, потому что смотри…

Памела поспешно подошла к лестнице и посмотрела вниз.

– А потом она тоже кричит…

Две минуты магазин был пуст. Затем открылась входная дверь, и вошел невысокий бородатый мужчина в темном костюме.

– Это, – сказал Страйк, снова сделав паузу, – Джон Оклер, коллекционер, которому Рамси собирался продать серебро Мердока. Я его проверил. Миллионер, заработавший на рекламе.

Памела вышла из лестничного проема, пошатываясь, подошла к телефону на столе и позвонила.

– Вызывает полицию… она падает на стул… предположительно, рассказывает растерянному Оклеру о том, что они только что нашли… и, что неудивительно, он сматывается…

На экране рекламный магнат пятился к входной двери. Он открыл ее и быстро вышел. Страйк нажал на паузу.

– Остальное не стоит внимания. Приехала полиция, и все произошло именно так, как и ожидалось. Дверь заперта, Рамси, Памела и Тодд задержаны для допроса.

Зазвонил мобильный телефон Страйка, и, к его удивлению, он увидел имя своего старого друга Штыря.

– Что случилось? – спросил он.

– Хочу поговорить, – сказал Штырь.

– Насчет чего?

– Лично.

Как Страйк знал, Штырь вообще не любил долгих телефонных разговоров. В основном потому, что предпочитал решать дела лично, поскольку это часто принимало форму избиений и ножевых ранений.

– Когда? – спросил он.

– Скоро. Сейчас, – сказал Штырь.

– Где ты?

– Клэпхэм-Джанкшен. Тебе придется прийти ко мне. Мне нужно остаться здесь. Встречаюсь с одним типом.

Страйк перевел взгляд на окно. Снова стоял серый, зимний день; нога все еще болела, и он рассчитывал провести день с напарницей, надеясь, пусть, возможно, и слишком оптимистично, что удастся признаться ей в чувствах. Но Штырь редко выходил на связь, если у него не было чего-то стоящего.

– Хорошо, – неохотно сказал Страйк. – Дай мне час.

– Паб "Сокол", – сказал Штырь и повесил трубку.

– Чего он хочет? – спросила Робин.

– Встретиться, – сказал Страйк. – Сейчас.

– Зачем?

– Может быть, он узнал, что наркоторговец Дрэдж приказал убить Руперта Флитвуда в серебряном хранилище?

– Значит, дело может быть закрыто к чаю? – спросила Робин, чувствуя легкое разочарование, потому что она тоже с нетерпением ждала возможности провести день вместе.

– Я бы не стал на это ставить, – сказал Страйк, надеясь, что он прав. Ему нужно было это дело.

– Кстати, мне нравится твоя рубашка, – сказала Робин. – Она новая?

– Да, – сказал Страйк. – Спасибо.

Чувствуя себя немного бодрее, он направился в приемную, чтобы взять свое пальто.

Глава 21

И все же сердце мне твердит:

Опасность – смерть – ждут тебя на этом поле.

О, как бы я хотел знать, что ты цел и невредим…

Мэтью Арнольд

Сохраб и Рустам: Эпизод

Страйку потребовалось сорок минут, чтобы добраться до станции Клэпхэм-Джанкшен. По совпадению, в последний раз, когда он был в этой части Лондона, он наблюдал за первой ассистенткой, ставшей любовницей Повторного. Район становился все более престижным при жизни Страйка; он помнил Клэпхэм-Джанкшен, когда там располагались ломбарды и сомнительные гаражи, сбывающие угнанные автомобили. Теперь же здесь был супермаркет "Вейтроуз", винные бары и оживленные профессионалы, спешащие домой к жилищам стоимостью более миллиона фунтов.

Он знал паб, который Штырь назначил местом их встречи, но и "Сокол" был облагорожен. Страйк вошел и увидел полированное дерево, люстру с витражом и скамьи с новой кожаной обивкой. Было что-то успокаивающее в том, что Штырь сидел в одиночестве, хмурясь и неустанно щелкая пальцами, тем самым без всякого труда отгоняя всех, кто мог бы захотеть сесть рядом. Борода Штыря скрывала глубокий шрам, тянувшийся от середины верхней губы к скуле; без нее сразу бросался бы в глаза рот, перекошенный в постоянную усмешку в стиле Элвиса. Его коротко стриженная голова и татуировки, покрывавшие руки и шею, сразу выдавали в нем человека из иного мира, чуждого вежливым новичкам этого района, что толпились у бара, бросая на Штыря косые взгляды, полные одновременно любопытства и опаски.

Штырь, как Страйк хорошо знал, был почти полностью аморальным человеком, выросшим в условиях, едва ли понятных большинству людей развитого мира, где насилие было повседневной реальностью, а единственным законом была личная выгода. Их со Страйком, вопреки всем трудностям, сблизила взаимная любовь к глубоко несовершенной женщине, которая была биологической матерью Страйка и приемной матерью Штыря. Леда, которая подобрала подростка Штыря с улицы после того, как его порезали, и отвезла его домой в сквот, где она жила с двумя детьми, невольно создала между двумя подростками связь, которая пережила абсолютное расхождение интересов, и они иногда бывали полезны друг другу. Оба были бы огорчены смертью друг друга, но месяцы, а иногда и годы, проходили без связи, и для Штыря было крайне необычно вызывать Страйка на встречу, как сегодня.

– Как дела? – спросил Страйк, вначале взяв себе пинту пива и сев.

– Мне светит три года, если мой ебаный адвокат башку из жопы не вытащит, – мрачно буркнул Штырь.

– Да? За что? – спросил Страйк без особого удивления. Он знал: Штырь всю взрослую жизнь то сидел, то выходил.

– Препятствие, мать его, правосудию. Полная чушь. И Алисса, сука, опять меня выставила.

– Сочувствую, – сказал Страйк.

Для него стало новостью, что подруга Штыря уже не в первый раз решала, что без него дома спокойнее, но сюрпризом это не было.

– Как там Эйнджел? – спросил Страйк, зная, что старшая дочь Алиссы болела лейкемией.

– Поправляется, – сказал Штырь.

– Это хорошо, – отозвался Страйк.

– Ага, – мрачно подтвердил Штырь. – Детей я люблю. Ее, блядь, тоже люблю… сучка.

Он сделал жадный глоток пива.

– Ты