Словно искра - Элль Макниколл

– Она старается, – говорит папа. – Но вообще-то мы не хотим, чтобы Адди утратила способность сопереживать.

– Да, конечно. – Мистер Паттерсон всплёскивает руками в мою сторону. – И это радует. Насколько я знаю, большинство детей, страдающих аутизмом, не слишком эмпатичны, так что это здорово.

У мамы что-то клокочет в горле. Папа предупредительно сжимает ей колено.

– Я не страдаю аутизмом. Я аутичная, – почти автоматически поправляю я. – Это не болезнь, а особенность. И то, о чём вы говорите, – распространённое заблуждение. Вообще-то, аутичные люди очень…

– Эмпатичные, – подсказывает мама.

– Да.

Мистер Паттерсон розовеет.

– Мистер Паттерсон, вы знаете много аутичных людей? – спрашиваю я, потому что мне правда любопытно.

– О, ну, я… – Он оттягивает воротник. – Ну, честно говоря, ни одного.

– Кроме меня.

– Да. – Он медленно кивает и смущённо улыбается. – Кроме тебя, Адди.

– Аутизм – это не черты характера, – твёрдо говорит мама. – Дело не в том, что Адди иногда более чувствительна или эмоциональна. Она воспринимает реальность иначе, нежели нейротипичные люди. Это когнитивное различие. Адди нужны последовательность, поддержка и понимание.

После короткой паузы мама добавляет:

– Мы хотим, чтобы у Адди детство было лучше, чем у другой нашей дочери.

При упоминании Киди мисс Мёрфи приподнимает бровь и пристально смотрит на маму. Мама не отводит взгляда.

– Меня лишь беспокоит, что в классе Аделине иногда слишком тяжело, – наконец говорит мисс Мёрфи. – Детей много, и они одинаково заслуживают внимания. Поэтому иногда мне кажется, что Аделине было бы лучше там, где ей уделяли бы особое внимание.

Услышав это, я теряюсь. На уроках мисс Мёрфи почти не обращается ко мне, разве что велит опустить руку или писать аккуратнее. А с мамой и папой говорит так, будто ей приходится сидеть со мной дни напролёт. Хотя вообще-то больше всего она возится с Эмили. Особенно на уроках английского и правописания.

– Нет, – твёрдо говорит мама. – Адди нужна обычная среда. Она самостоятельная и очень одарённая, её нужно только направить. Так считали все её прежние учителя. Они все её любили.

Мама и мисс Мёрфи снова играют в гляделки.

Я беру рюкзак и, уставившись в пол, оборачиваюсь к маме:

– Можно мы пойдём домой?

Мама вежливо, но устало улыбается:

– Мы с Адди поговорим об этом дома. Вы хотели что-то ещё обсудить?

– Нет. – Мисс Мёрфи встает. – Мы просто хотели поставить вас в известность и заверить Аделину, что всегда её поддержим.

Мама с папой благодарят её и собираются уходить. Как только они поворачиваются к мисс Мёрфи спинами, её улыбка исчезает. Она смотрит на меня тяжёлым холодным взглядом. А затем отводит его.

Я выхожу из класса следом за родителями. Кажется, мисс Мёрфи тоже носит маску.

Только другую.

⁂

– Вот же зловредная корова.

– Киди!

Мы все сидим за кухонным столом. Такое бывает нечасто: обычно кто-то из родителей на работе. Мы едим купленную навынос еду, разложенную по красивым тарелкам. Нина молча жуёт свою лапшу с курицей. Киди в ярости. Я пытаюсь представить, как могла бы выглядеть зловредная корова. Это сложно. Коровы не зловредные, по крайней мере в Джунипере. Вообще-то они очень любопытные. Но с ними довольно легко общаться.

Сейчас, правда, не лучший момент, чтобы это говорить: Киди ещё не закончила.

– Она что, не могла сказать экскурсоводу не бросаться устарелыми терминами? – Киди сердито хрустит креветочными чипсами. – Не могла попросить не вставлять столько отвратных подробностей?

– Многим детям нравятся такие кровавые подробности, – замечает папа. – Просто так вышло, в этом никто не виноват, Киди.

– Адди, – ласково говорит мама, ставя передо мной ещё порцию риса, – ты же знаешь: если в школе говорят что-то, что тебя тревожит, нужно сказать взрослым, так? Тебя сегодня обижали? Ты поэтому разволновалась?

– Нет. – Я беру ложку. – Я просто почувствовала то же, что и ведьмы.

– Милая, это замечательно, что тебя это так трогает, – говорит мама уверенно. – Ты можешь направить эти эмоции в свою кампанию. Но если у тебя случается перегрузка или ты сильно огорчилась, нужно сказать взрослым.

Я знаю, что она права. И я бы так и сделала, если бы вместо мисс Мёрфи была миссис Хейзел или мисс Элспет, мои прежние учительницы. Они всегда были готовы меня выслушать и находили для меня время.

Но мисс Мёрфи другая.

– Возможно, мисс Мёрфи так сразу не поймёт, какая ты, – продолжает мама убеждённо. – Она другого поколения. К тому же она, бедная, наверняка измотана, ведь у неё так сильно болеет мать, а муж ушёл. Может, она и не самая терпеливая женщина, но и не такое чудовище, каким ты её выставляешь, Кидс.

– У Киди всё либо чёрное, либо белое, она так видит, – говорит Нина тихо.

– Неправда, я же вижу все твои дурацкие бежевые шмотки.

– Заткнись.

– Девочки! – обрывает их мама. – Достаточно.

– Мисс Мёрфи, наверное, ещё не отошла с тех пор, как у неё училась Киди, – поддразнивает папа.

– Очень надеюсь, – с жаром отвечает Киди. – Она была самой противной. У неё всегда были любимчики, так что мне нравилось время от времени её проучить.

– Ох, Киди, – устало вздыхает мама. – Тогда понятно, почему она с таким подозрением относится к Адди.

– Она не имеет права наказывать Адди из-за меня, – говорит Киди. – И вообще, она понятия не имеет, как учить детей, к которым нужен другой подход.

– Как и большинство людей. К тому же у учителей сейчас столько обязанностей, – резонно замечает мама.

– Знаешь, у дедушки тоже не ладилось в школе. – Папа смотрит на меня.

– Он рассказывал, что получал ремня! – восклицаю я.

– Точно! Ему было трудно сосредоточиться, поэтому учитель бил его ремнём по рукам.

– Дедушка говорил, это лучше, чем по сто раз писать одно и то же, – вспоминаю я.

– Возможно.

– Ну, мисс Мёрфи уж точно не стала бы лупить нас ремнём, – говорю я весело. – Так что всё не так уж и плохо.

Некоторое время в кухне слышно только позвякивание приборов о тарелки.

– Адди, а как там Дженна поживает? – спрашивает папа. – Что-то ты давно ничего о ней не рассказывала. Она всё ещё хочет стать парикмахером?

– Не знаю.

Родители опять переглядываются. Снова позвякивание. Снова тишина. Наконец мама спрашивает Киди:

– Как в универе?

Киди корчит рожу:

– Нормально. Скучно.

– Сложно? – ободряюще улыбается папа.

– Учёба мне нравится, – говорит Киди и берёт пару спринг-роллов. – С людьми сложно.

Мне хочется, чтобы Киди посмотрела на меня, но она не смотрит. Она первая из нашей семьи поступила в университет. Когда её сразу приняли без всяких дополнительных условий, мама с папой расплакались.

Киди, правда, не выглядела такой уж радостной.

– Кидс, теперь перед тобой открывается столько возможностей! – Папа полон энтузиазма. – Столько перспектив!

– Угу, – тихо говорит Нина. – Не придётся работать администратором в местном супермаркете.

Повисает оглушительная тишина.

– Нина, то, что ты сказала, просто ужасно, – шепчу я.

– Сейчас же выйди из-за стола! – кричит мама, её напряжение и усталость переливаются через край.

Нина бросает на стол приборы и вылетает из кухни, хлопнув дверью. Мама вскакивает и начинает убирать со стола, хотя мы ещё не доели. Киди успевает стащить кусочек курицы, прежде чем мама выхватывает у неё тарелку.

– Эти нейротипичные, – вздыхает Киди, наконец глядя на меня с улыбкой. – Им так не хватает эмпатии. До чего же печально.

Я фыркаю. Сок чуть не идёт у меня носом. Папа невольно смеётся.

Я сижу с папой в гостиной, пока наверху мама с Ниной перекрикивают друг друга. Киди рядом со мной. Мы втроём откинулись на спинку дивана и молчим. Я смотрю на папу. Вид у него грустный. И усталый.

Я опускаюсь на колени и подползаю к CD-проигрывателю. Папин любимый альбом, затёртый и немного поцарапанный, – второй в накренившейся стопке дисков. Я вставляю его в проигрыватель.

Баллада «Солнце на реке Лейт»[5] звучит успокаивающе, заглушая крики наверху. Я снова устраиваюсь на диване между папой и Киди. Мы чуть заметно покачиваемся в такт песне. Папа напевает себе