Словно искра - Элль Макниколл

Папа берёт меня за руку и один раз её пожимает. Быстро и крепко. Я беру руку Киди и делаю то же самое.

Наверху всё ещё ругаются мама с Ниной, нам слышно их приглушённые голоса. Они бросаются друг в друга словами, разят ими как оружием. Когда я злюсь или расстроена, слова приходят редко – мне вдруг становится трудно говорить. У мамы с Ниной по-другому.

Мы с папой и Киди наслаждаемся тем, как нас омывает музыка. Нам слова не нужны.

⁂

– Что с тобой случилось на экскурсии?

Мы с Одри сидим у велопарковки и обедаем. Я отдала ей свои чипсы, а она мне – печенье.

– Это называется отключение[6], – говорю я как есть. – То, что рассказывал мистер Паттерсон… Ну, мне было трудно это слушать. Поэтому мне нужно было постимить, но было нельзя, и я запаниковала.

Одри кивает, но я знаю, что она не совсем поняла. Наверное, нейротипичным людям сложно себе представить, что можно думать и чувствовать совсем по-другому. Когда всё обострено, когда всё громче, ярче. Лучше. И одновременно хуже.

– Мне просто стало немного плохо. – Я разламываю шоколадное печенье, чтобы съесть его по кусочкам.

– Ты будешь дальше добиваться, чтобы установили тот памятник?

– Ага. – Я кладу печенье на колени. – Мне отказали, но я попробую ещё. Киди говорит, надо сделать флаеры и раздавать людям.

– Можно я помогу?

Я удивлённо смотрю на Одри.

– Да! Было бы здорово.

– Я хорошо рисую. Можем нарисовать флаер сейчас, а потом наделать с него копий в библиотеке.

Я с готовностью киваю. Мы так спешим к мистеру Эллисону, что я запихиваю печенье в рот целиком.

⁂

– Адди, привет!

Я поднимаю голову от библиотечного стола. Перед ним стоит мисс Латимер, она ведёт актёрское мастерство.

– Надеюсь, после каникул вы придёте на мои занятия, – говорит она весело и смотрит на Одри, которая что-то яростно корябает на флаере.

– Я тоже, – искренне отвечаю я и улыбаюсь.

Она выглядит моложе всех остальных учителей, хотя не думаю, что она и впрямь самая молодая. Может такое быть?

– Тема следующей четверти – якобиты. – Мисс Латимер сияет улыбкой. – Помню, как мы их проходили, когда у меня занималась Киди. Она вызвалась отвечать, вскочила на скамейку и разыграла битву при Килликранки[7]. Причем разыграла одна, от начала до самого конца! И в финале исполнила эффектный прыжок через реку Гарри[8].

Я смеюсь. Киди любит историю и меня заражает своей любовью. Рассказывая о знаменитых сражениях, она кружится по комнате и изображает всех персонажей сразу. Одна из моих любимых – её Мария-Антуанетта. На втором месте – Роберт I Брюс[9].

– Чем занимаетесь, девочки?

– Мы проводим кампанию, – отвечает Одри, показывая свой рисунок.

– Ничего себе! А что за кампания?

– Адди хочет, чтобы комитет установил в Джунипере памятник ведьмам, которых убили здесь в прошлом.

На мгновение мисс Латимер выглядит изумлённой, но затем на её лице расцветает широкая улыбка.

– Это же просто прекрасно!

– Вы правда так думаете?

Мисс Латимер – самая замечательная учительница, и мне действительно хочется, чтобы моя идея ей понравилась. Не хочу, чтобы она, как мисс Мёрфи, сочла, что это глупо.

– Это потрясающая мысль, Адди, – уверяет мисс Латимер. – Я очень тобой горжусь. Бороться за справедливость важно.

Киди всегда говорит: «Слава богу, что есть преподаватели актёрского мастерства». Теперь я понимаю почему.

Мисс Латимер прощается с нами и уходит обедать, а я чувствую новый прилив решимости.

– Она права. – Одри берёт карандаш другого цвета. – Поставить памятник было бы справедливо.

Я киваю.

– Киди – это ещё одна твоя сестра?

– Да. Они с Ниной близняшки. Но совсем не похожи, ни капельки. И Киди аутичная, как я.

– А Нина почему не аутичная?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Аутизм – это врождённое, Нина просто такой не родилась.

– А-а.

– Но Киди в детстве было трудно, – говорю я, пододвигая к себе флаер. – Когда она была чуть постарше, чем я сейчас, у неё была подруга. Бонни. Они познакомились после того, как Киди поставили диагноз и она начала ходить к эрготерапевту[10]. У Бонни случались сенсорные перегрузки, и иногда у неё были очень тяжёлые отключения.

Я глажу пальцем ведьму, нарисованную Одри.

– И Бонни жила только с мамой, у которой были проблемы со здоровьем, так что порой им приходилось тяжко. А потом Бонни забрали.

Я чувствую на себе взгляд Одри.

– Забрали?

– В учреждение для детей с психическими расстройствами. В лечебницу. Аутизм – не психическое расстройство, но всем было наплевать.

– Как же так?

– Наверное, её срывы пугали нейротипичных людей. Но Бонни никому не причинила бы вреда! Я её знаю, она не сделала бы ничего плохого. Она могла навредить себе, когда пугалась. Но не другим. Но её всё равно заперли в больнице.

– Я не знала, что так можно.

– Ей разрешали гулять, и её можно было навещать. Но когда ей исполнилось восемнадцать…

Я замолкаю. Одри нарисовала то старое корявое дерево, на котором вешали ведьм. У неё талант: дерево совсем как настоящее.

– Бонни перевели в другое учреждение. Где персонал хуже. И нет окон, даже на двери нет крохотной форточки. Одни стены.

Грудь у меня сдавливает. Я чувствую резкую острую боль.

– А мама не может забрать её домой? Заставить их её выписать?

Я пытаюсь вспомнить мамины объяснения.

– Когда тебя отправляют в психиатрическую больницу, государство вроде как владеет тобой. И только оно решает, что с тобой делать. А не семья. И не ты сама.

– Но это несправедливо!

– Знаю.

Киди рассказывала, как навещала Бонни перед тем, как её перевели во взрослую лечебницу. На двери было маленькое окошко размером с книгу. Его открыли, и оттуда появились бледные дрожащие руки Бонни. Они тянулись на волю.

Киди говорила, что руки у Бонни были холодные.

– Это как с ведьмами. – Я пододвигаю флаер обратно к Одри. – Они решили, что всё поняли про Бонни. И в каком-то смысле люди решили, что всё поняли про нас с Киди. Про то, какие мы.

Одри смотрит на свой рисунок. Она, кажется, слегка задумалась.

– Вот почему ты разволновалась на экскурсии.

– Я знаю, что, если у меня случится перегрузка в общественном месте и рядом не окажется никого, кто бы объяснил, что происходит, люди могут подумать, что я опасна. Что я пытаюсь причинить другим вред.

– Но это ведь не так!

– Знаю. Но многие этого до сих пор не понимают.

Пару мгновений мы сидим молча.

– Одри, этот памятник для меня очень важен, – говорю я хрипло. – Мне сложно объяснить почему. Джин, Мэри… Все эти женщины – мне кажется, они были совсем не опасны, просто боялись. Они были не такие, как все, и им было страшно.

Одри кивает. Я очень устала. Общаться вот так открыто, давать выход эмоциям – это отнимает невероятно много сил, и теперь у меня болит голова.

– Нужно попросить мистера Эллисона откопировать флаеры, будем раздавать их после школы, – решительно говорит Одри, собирая вещи.

Я киваю. Но не могу выбросить из раскалывающейся головы Киди.

И Бонни.

Глава девятая

– Что это вы, блин, делаете?

Мы с Одри раздаём флаеры у «Добрых книг» – единственного книжного магазина в Джунипере. Нина, которая рявкает на нас, сидя за рулём маминой машины, должна бы прекрасно видеть, что мы делаем.

– Тебе нельзя брать машину, – говорю я с вызовом. – Ты ещё не получила права.

– Адди, нельзя же убегать после школы и шататься непонятно где. – Нина выходит из машины и хлопает дверью. – Я волновалась, ты ведь уже час как должна быть дома.

– Мы не шатаемся, а проводим кампанию, – говорю я, а Одри протягивает Нине флаер. – И мы здесь всего полчаса.

Нина бросает быстрый взгляд на флаер, потом на меня:

– Давай в машину.

– Мы ещё не закончили, – говорю я упрямо. – Клео положила часть флаеров в магазине, но нам надо раздать остальные.

Клео, управляющая книжным, отнеслась к нашей идее с большим энтузиазмом. Хорошие продавцы книг, как и хорошие учителя, – настоящие спасители.

– Ты Одри? – обращается Нина