Словно искра - Элль Макниколл

– Нина, Одри из Лондона, – устало говорю я. – В Джунипере ей нечего бояться.

Одри хмыкает.

– Залезайте в машину.

Мы переглядываемся и наконец уступаем.

– А в своих видео она кажется гораздо приятнее, – шепчет мне Одри.

Мы забираемся на заднее сиденье, Нина – на водительское.

– Где ты живёшь? – спрашивает она Одри, глядя на нас в зеркало заднего вида.

– На Вудбёрн-стрит.

– Окей.

Нина трогается.

– Ну как, что нового сегодня узнали? – спрашивает она, продолжая прикидываться взрослой.

– Что Киди раньше разыгрывала якобитские сражения на уроках актёрского мастерства.

– Боже, – шепчет Нина себе под нос. – Как прекрасно, что столько лет спустя наследие Киди всё ещё живо.

– Да, – говорю я жизнерадостно, нарочно не обращая внимания на её сарказм.

– А я узнала, что государство может запирать таких, как Адди, в лечебнице, если захочет.

Машина вдруг тормозит.

– Что-что?

– Нина, я рассказала ей о Бонни.

– Ох, Адди. – Нина крутит руль, поворачивая на Вудбёрн-стрит. – Нельзя же вот так… Одри, там была сложная ситуация. И Адди никто не собирается запирать.

– Ага, это пока я хорошо себя веду, – бормочу я.

Нина смотрит на меня в зеркало, но больше ничего не говорит.

⁂

Я ем пастернаковый суп и поглядываю на окно в ожидании Киди. На столе лежит флаер, который я хочу ей показать. Нина ест молча, а мама после долгой смены пошла спать.

– Одри очень хорошо рисует. – Папа разглядывает флаер. – Я впечатлён.

– Да, она будет помогать мне с кампанией, – отвечаю я, отправляя в рот очередную ложку супа.

– Отлично. Может, в воскресенье оставите несколько флаеров в церкви?

– Ну да, церковь же спит и видит, как бы покаяться перед ведьмами, – сухо говорит Нина.

Прежде чем мы с папой успеваем что-то сказать, открывается окно. Сначала появляется золотистая голова, а затем и вся Киди проскальзывает в кухню.

Если бы у меня был хвост, я бы им завиляла.

– Всем привет.

Киди падает на стул, чуть улыбается мне и наливает себе супа. Она кажется бодрой, но глаза у неё немного усталые, а лицо посерело. Не могу понять, в чём дело.

– Киди, смотри какой! – Я спешу протянуть ей флаер.

– Адди, дай ей поесть, – вполголоса делает мне замечание Нина.

Киди не обращает внимания и берёт рисунок.

– Ого. Надо же, вот это красота. Адди, это ты нарисовала?

– Нет, Одри, – отвечаю я. – Она мне помогает.

– Супер.

– Я объяснила ей, почему это важно. И рассказала ей о Бонни.

Киди резко поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза, больше не улыбаясь.

– Что?

Я перевожу взгляд на Нину. Она внимательно наблюдает за Киди.

– Я рассказала ей, что случилось с Бонни. – Голос у меня дрожит.

– Киди, она думает, это то же самое, – тихо говорит Нина. – Как с ведьмами.

Киди аккуратно кладёт флаер на стол и медленно пододвигает обратно ко мне:

– Так и есть.

Я шумно выдыхаю. Я так и знала. И знала, что Киди поймёт.

– С Бонни всё под контролем, – спокойно говорит папа. – О ней никто не забыл, мама держит руку на пульсе.

– Ага, – бесцветно говорит Киди, вставая. – Но она до сих пор в той жуткой больнице.

Она выходит из кухни. Я смотрю на флаер, а потом иду за ней, не слушая папу с Ниной, которые велят мне доесть.

Киди на улице перед домом. Сидит на бордюре прямо под фонарём, смотрит на искорки в темноте, каждая – яркий огонёк в чистом шотландском небе.

– Они не понимают, Адди.

Я медленно сажусь рядом с ней:

– Чего не понимают?

– Каково это. Прятаться каждый день. Притворяться.

– Знаю. – Я кладу ладонь ей на руку. – Если ведьмы притворялись недостаточно хорошо, их могли разоблачить. И наказать.

– Адди, ты же знаешь, почему Бонни отправили в больницу?

– Потому что она не могла больше маскироваться.

– Да. И эти… – Киди спохватывается и не произносит плохое слово. – Они не захотели ей помочь.

– Поэтому памятник и важен для меня, Киди, – говорю я тихо, почти неслышно. – Они все думают, что это просто истории. Но ведь это было на самом деле. Прямо здесь.

– Я понимаю.

– Я стараюсь, – говорю я, быстро моргая. – Я правда стараюсь маскироваться. Но иногда не хочу. Киди, я не хочу.

– Знаю, – успокаивает она. – Я знаю, Адди. И ты не обязана. Мы не должны бояться быть собой. Не должно быть так, что нам приходится маскироваться ради своей безопасности.

– Но иногда мне страшно. – Я смотрю на свои руки, которые зудят от невидимых искр. У них перегрузка. Им срочно нужно что-нибудь схватить. – Я не хочу… Не хочу оказаться…

– Послушай. – Киди не смотрит мне в глаза, но я чувствую, что всё её внимание сосредоточено на мне. – Я не позволю, ни за что на свете. Только через мой труп, Адди. Этого не будет.

Однажды у меня произошёл срыв в супермаркете. Я почти ничего не помню, только то, что лежала на полу у холодильника и пыталась дышать. Киди стояла рядом и отгоняла всех, кто пытался ко мне подойти.

Тогда, несколько лет назад, она казалась мне очень взрослой и зрелой. Но ей было столько же, сколько сейчас мне.

– Киди, ты всегда будешь рядом.

Это не вопрос. Она мне улыбается.

– Знаешь, преподы в универе обожают говорить, что нужно «мыслить нестандартно», – говорит Киди как бы между прочим.

Я тоже улыбаюсь:

– Но ты и так нестандартная.

В её глазах пляшут весёлые огоньки.

– Вот именно.

– Мы такие и есть.

И, наверное, всегда будем. Что бы там другие ни считали стандартным, я этого не понимаю. Мне всё время кажется, что остальным раздали кучу инструкций, подсказок и советов о том, как идти по жизни без препятствий.

А я всегда на несколько шагов позади. Я могу прочитать книгу за день, запомнить что угодно, глубоко чувствовать. Но эти двойные смыслы и многозначительные взгляды… Не думаю, что когда-нибудь научусь их расшифровывать.

– Одна женщина записала своё видео в ответ на ролик Нины. – Я слышу себя со стороны, только сейчас осознав, что думала об этом. – Она кричала, что я не по-настоящему аутичная.

Киди вздыхает:

– Зря ты полезла смотреть.

– Почему она так разозлилась?

Киди трёт лицо обеими руками:

– Потому что аутичные люди очень разные, Адди. Но некоторые этого не понимают.

Мгновение мы сидим молча.

– Но вообще-то, – продолжает Киди, – нечего слушать тех, кто орёт громче всех и говорит о других гадости в интернете. Хуже них просто нет. Тебе должно быть важно собственное мнение.

– И тебе!

Она ухмыляется и опускает взгляд:

– И мне, конечно.

Я пробегаю пальцами по шероховатому асфальту. Киди понижает голос и оглядывается на дом:

– Знаешь, Адди, Нина не хотела, чтобы так вышло. Не хотела, чтобы тебя обижали.

Я улыбаюсь. Киди почти никогда не заступается за Нину.

– Я знаю.

Глава десятая

Сегодня школа закрыта, потому что учителя сами проходят обучение: мама говорит, так нужно для дополнительного развития, что бы это ни значило. Папа уже ушёл на смену в супермаркет, а мама одевается и собирает сумку.

– Так, Адди. – Мама строго смотрит на меня, застёгивая огромный пуховик. – Весь день за тобой будет смотреть Нина, так что, если тебе что-нибудь понадобится, попроси её. Не выходи одна на улицу и не отвечай на телефонные звонки.

Я не спорю, потому что всё равно терпеть не могу подходить к телефону. Нина, уткнувшись в смартфон, сидит со мной рядом и как будто не слушает.

– Нина. – Судя по маминому тону, у неё, как говорит папа, сбой чувства юмора. – Не смей запираться в комнате и снимать видео, ясно? Будь внизу с Адди.

Нина, по-прежнему не сводя глаз телефона, хмыкает. На мгновение кажется, что мама сейчас скажет что-то ещё, но она только качает головой, гладит меня по волосам и уходит.

Дверь закрывается, и через несколько секунд Нина соскальзывает со стула. Не отрываясь от смартфона.

– Я буду весь день снимать, – говорит она как ни в чём не бывало. – Постучись ко мне в час, я приготовлю тебе обед.

И она исчезает наверху.

Я собираюсь было последовать