Словно искра - Элль Макниколл

– Уже? Читаешь всё быстрее и быстрее, – жизнерадостно улыбается он.

– Она мне больше не нужна, – говорю я тихо.

Его улыбка гаснет.

– Ох, Адди, почему?

Я подавляю дурацкое желание расплакаться.

– Акулы противные и никому не нравятся.

– Адди. – Мистер Эллисон присаживается на край стола и осторожно берёт книгу у меня из рук. – Они нравятся тебе. Вот что важно.

Я вытираю глаза рукавом и оглядываюсь:

– У вас есть книги о дельфинах?

– Ну… – удивляется мистер Эллисон. – Есть, конечно, но…

– Пожалуйста, дайте мне какую-нибудь.

После секундного замешательства он приносит книгу и записывает её на меня. Я кладу её в рюкзак рядом с книгой о ведьмах и иду на послеобеденные уроки. Удаляясь по коридору, я чувствую, как мистер Эллисон смотрит мне вслед.

⁂

Вечером на собрание комитета идём только мы с Киди – мама на работе. На прощанье она умоляет нас вести себя хорошо и награждает Киди особенно строгим взглядом. Киди заверяет маму, что так и будет, и подмигивает мне. Я смеюсь.

Мы приходим в дом культуры как раз вовремя, чтобы занять два места в средних рядах. Мистер Макинтош открывает собрание, и шушуканье в полном зале умолкает. Я с нетерпением жду, когда разрешат выступить с новыми инициативами. Собрание, кажется, длится целую вечность. Старуха Мириам Дженсен громко отчитывает мистера Макинтоша за то, что он прервал её монолог о важности сбора мусора в джуниперском лесу.

– По-вашему, я не вправе возмущаться? Да у меня в палисаднике половина всех целлофановых пакетов Шотландии! – рявкает Мириам Дженсен на мистера Макинтоша.

У Мириам самый большой дом в деревне, но находится он глубоко в лесу. Она не всегда приходит на собрания. Честно говоря, мы вообще редко её видим. Киди как-то сказала, что она своего рода отшельница.

Нина добавила: богатая отшельница.

– Мириам, я же обещал вам с этим разобраться.

– Верить вашим обещаниям так же бесполезно, как и тому, что мой муж восстанет из мёртвых!

– Мириам, я не потерплю такого обращения!

– Ой, напугали! Да я войну пережила!

По залу проносятся возгласы неодобрения, но мы с Киди кусаем пальцы, чтобы не захихикать. Забавно видеть, как мистеру Макинтошу дают отпор и он краснеет от смущения и раздражения.

Наконец он даёт слово собравшимся, и я вскакиваю с места первой.

Я непоколебима. Непреклонна. Напориста. В тезаурусе сотни слов, чтобы описать мою решимость.

– Так, юная леди, – говорит мистер Макинтош, не дав мне и рот открыть. – Мы знаем, что вы собираетесь предложить, и наш ответ всё ещё отрицательный.

– Почему? – спрашивает Киди.

– Что ты собираешься предложить?

Я смотрю на задавшую этот вопрос Мириам Дженсен.

– Я хочу, чтобы в Джунипере поставили памятник в честь всех, кого обвинили в ведьмовстве.

Я жду, что она закатит глаза или скажет что-нибудь пренебрежительное, но она пристально смотрит на меня с выражением, которое я не могу расшифровать. Будто со стороны я слышу свои слова, обращённые к старой отшельнице:

– В Джунипере повесили множество женщин без должного суда. Я читаю об этом в книгах из школьной библиотеки. А некоторых ведьм сжигали или сажали в бочки с гвоздями.

Кое-кто не может скрыть отвращения, и во мне вскипает гнев. Как можно сидеть тут и выражать недовольство тем, что я говорю правду, а не самой этой правдой?

Мириам снова обращается к мистеру Макинтошу:

– И что вы имеете против этого предложения?

У мистера Макинтоша клокочет в горле, и он начинает загибать свои толстые, как сосиски, пальцы:

– Расходы. Время. Поиск скульптора. Слишком много мороки.

– Я сама соберу деньги!

Сидящие в креслах оборачивают лица ко мне.

– Я соберу деньги, – повторяю я. – Я буду гулять с собаками, мыть машины, убирать палисадники. Мистер Макинтош, я соберу деньги. Я уже начала. Мы с Одри, моей подругой, сделали флаеры, много флаеров!

– Юная леди, – говорит другой член комитета, – вы можете перемыть все машины отсюда до Тимбукту, этих денег всё равно не хватит. Памятники и мемориальные таблички стоят дорого. Они требуют вложения средств и проектирования.

– Но есть же бюджет? – резко спрашивает Киди.

Мистер Макинтош чуть не захлёбывается от смеха, не веря своим ушам.

– Бюджет, – он переводит дыхание, – предназначен для серьёзных вещей.

– Это для каких? Для поросячьих гонок? – огрызается Киди.

– Эй! – Мистер Макбрайд, ещё один член комитета, явно возмущён. – Мой Каррутерс – пятикратный чемпион страны, за него столько людей болеет! В этом году он участвует в Королевской выставке в Хайленде[14]!

– Девочка моя, советую вам научиться уважать традиции нашей деревни, – говорит мистер Макинтош, похлопывая вспотевшего мистера Макбрайда по руке и с силой усаживая его обратно за стол. – Возможно, для вас эти давние обычаи смешны, но, уверяю вас, большинство с вами не согласится.

– Они не смешные, а жалкие, – тут же парирует Киди.

– А я считаю, что предложение хорошее, – объявляет Мириам, стукнув об пол деревянной тростью, словно судейским молотком.

– Мистер Макинтош, я соберу деньги! – отчаянно говорю я. – Правда соберу, я обещаю!

– Дайте девочке попробовать! – вмешивается какая-то дама с заднего ряда.

– Да, – присоединяется мужской голос. – Что в этом плохого?

– Плохого в этом то, – кипятится мистер Макинтош, – что больной ребёнок решит, что мы поощряем её смехотворную затею, а потом расстроится, когда ничего не выйдет.

– Я аутичная.

Он замолкает.

– Что-что?

– Я аутичная, а не больная. У меня расстройство аутистического спектра.

Мистер Макинтош, похоже, готов возразить, но решает этого не делать.

– Я отклоняю ваше предложение, – отрезает он.

– Мистер Макинтош, пожалуйста! Ну пожалуйста!

Ну что ещё такого нейротипичного мне изобразить? Как донести, насколько это важно? Я смотрела всем в глаза, я повышала и понижала голос, добавляя ему выразительности. Я сделала всё, чего от меня всегда хотят. Что же ещё?

– Пожалуйста! – Я оглядываю всех собравшихся. – Последнее, что чувствовали в своей жизни эти женщины, – это страх. Страх и боль. Видя при этом людей, которые их не понимали, которые обвинили их в том, чего они не совершали! – Я чувствую, как во мне нарастает возмущение этой несправедливостью. Мой голос дрожит. – Вы понятия не имеете, каково это, когда тебя наказывают за то, что ты не можешь контролировать. Иначе вы бы понимали, как это важно.

– В Эдинбурге есть Ведьмин колодец[15], – торжествующе говорит мистер Макинтош, считая, что привёл решающий аргумент. – Этого вполне достаточно.

– Я его видела, – встревает Киди. – Там не указано, кто был ответственен. И он не отражает всей жестокости, а практически обвиняет жертв. – Она грустно улыбается мне. – Нам нужно постараться получше. Здесь.

– Мы это обсудим, – говорит мистер Макбрайд, хотя он, кажется, ещё обижен комментарием о поросячьих гонках.

Пока зал наполняется перешёптыванием, а члены комитета склоняются друг к другу, я подхожу к Мириам Дженсен.

– Спасибо за поддержку, – говорю я.

Она не смотрит на меня, поэтому я откашливаюсь и повторяю свои слова.

– Я слышала, – отвечает она ворчливо. – Что толку меня благодарить, они всё равно не согласятся.

Я перевожу взгляд на Киди, которая озадаченно наблюдает за старухой.

– Ну, – я натягиваю рукава на кисти рук, – всё равно спасибо.

Мириам хмыкает, но так и не смотрит на меня. Я не обижаюсь. У меня тоже такое бывает. Часто.

Я сажусь рядом с Киди. Она касается моего запястья в знак поддержки.

– Юная леди, – объявляет мистер Макинтош, привлекая внимание собравшихся.

Все замолкают в ожидании вердикта.

Снова отказ.

Но почему-то на этот раз он меня не слишком огорчает. Ведь я знаю, что попытаюсь ещё. Знаю, что могу пытаться и дальше, пусть меня и уверяют, что не могу.

Я сама решу, когда сдаться.

Глава тринадцатая

– Кто ты, говоришь, такая?

Мама Одри прислоняется к дверному косяку и недоуменно смотрит на меня.

Во рту у меня пересохло, а в руках начинает покалывать: мне нужно постимить. Не знаю, почему я нервничаю и пугаюсь из-за таких простых вещей, но вот так. Мне