Андрей Туполев. Полет продолжается - Евгений Васильевич Шишкин
– Ну? Говорите, зачем приехали? Я знаю, будете снова просить о разработке нового перехватчика. Но ведь денег-то у вас нет, а вы хотите иметь новый самолет.
Наши начальники, опустив головы, не возражали ему. Далее, после небольшой паузы, он снисходительно и спокойно продолжил:
– Ладно, докладывайте, что вы хотите иметь. Послушаю и, может быть, сделаю за свой счет».
«За свой счет» – о, как! Сильно сказано! Недаром некоторые говорили, что у Туполева работают, как в американской фирме или компании. Он сам назначал зарплаты, распределял премии, увольнял в один день, даже выдавал дипломы докторов наук без защиты диссертаций.
За Туполевым и до войны, и после войны стояли финансовые возможности всего государства. Бюджетам проектов Андрея Николаевича завидовали все другие советские авиаконструкторы.
До войны Туполев получал много заданий и за многое брался сам – самолеты, аэросани, дирижабли, торпедные катера. Все это он конструировал из металла. Руководство страны не случайно чаще обращалось с заданиями в КБ Туполева, потому что за ним были научно-экспериментальная база ЦАГИ, заводы, выпускающие дефицитные изделия из алюминия. Андрей Николаевич считал себя деятелем государственного масштаба и, по сути, был таковым. Он мог сам не стесняясь предъявить заказчику задание на постройку будущего самолета, тем более что заказчик не всегда четко представлял, каким этот самолет или другое изделие должно быть. Словом, сам себе господин…
Л. М. Степанов продолжает:
«Наши начальники приободрились, подняли головы и с участием нас, сотрудников Института, пошел деловой разговор…
Еще на одной из встреч мне пришлось наблюдать конструкторскую любознательность Андрея Николаевича и его любовь ко всему новому. Это было в конце 60-х годов. Ему было уже много лет, и чувствовал он себя неважно. Его пригласили приехать в главный штаб Военного Совета Воздушной обороны, который находился в загородной зоне. Для встречи все находились на входе в так называемое “стеклянное здание”. У собравшихся возникло беспокойство, так как его машина задерживалась, хотя был получен сигнал, что она прошла через дальний пост. Оказалось, что Андрея Николаевича сопровождала медсестра и на нее не был выписан пропуск. Все было быстро улажено. Машина подъехала на площадку перед входом в здание, Андрей Николаевич вышел бодрый, улыбающийся и без всякого гнева. Присел на подставленную медсестрой скамеечку и стал восхищаться лесистой местностью, чистым воздухом. После небольшого отдыха вошел в здание и стал с небольшими остановками подниматься на второй этаж. Войдя в большой светлый зал заседания Военного Совета, он сразу устремился к большим окнам, которые были слегка зашторены ленточными занавесями с оригинальными шарнирными устройствами.
Это было для него новшеством, и он, подозвав маршала Савицкого Е. Я., попросил, чтобы ему, пока будет проходить совещание, сделали чертежи. Сказал:
– Приеду в КБ – заставлю своих мастеров сделать для меня».
Попутно замечу: Туполев не церемонился, «подозвав маршала Савицкого Е. Я.». Ну ладно бы какого-нибудь прапорщика или адъютанта маршала… Впрочем, к «старику» и «деду» относились все и с уважением, и со снисходительностью.
Снова Л. М. Степанов:
«…Последняя встреча с Андреем Николаевичем Туполевым у меня произошла в 1972 году, когда отмечалось 50-летие создания ОКБ, которое начиналось как отдел, а затем как Опытное КБ в составе ЦАГИ, возглавляемое А. Н. Туполевым… Кремлевский дворец был переполнен. Присутствующие овацией встретили появление на сцене Андрея Николаевича. Он шел медленно к своему месту в президиуме, поддерживаемый под руку симпатичной женщиной в красивом светлом костюме. Рядом сидящие подсказали, что это председатель профкома ОКБ. Он с улыбкой и восторгом сел на свое место в центре стола президиума и ожидал, когда умолкнут овации и приветственные возгласы. Когда заседание было открыто и исполнялся государственный гимн, он уже не вставал, очевидно, это было трудно ему сделать. После исполнения гимна он, отодвинув в сторону написанные бумажки, поздравил всех присутствующих с юбилеем и стал просто и легко рассказывать, как создавались ЦАГИ и ОКБ, подчеркнув, что у истоков стоял Н. Е. Жуковский, поддерживаемый В. И. Лениным.
Затаив дыхание, многотысячный зал слушал его очень простой рассказ, как он вместе с Н. Е. Жуковским носил на подпись к Владимиру Ильичу Постановление о создании при ЦАГИ Комиссии по постройке металлических самолетов, в состав которой вошел возглавляемый им авиационный отдел. Как они трепетно ждали в приемной, когда секретарь вынесет подписанный документ. Сказал, что, получив документ, они сели в пролетку и решили поехать в ближайшее кафе отметить такое событие. В Столешниковом переулке зашли в попавшееся кафе. Работник их встретил со словами, что ничего нет. Остался лишь последний стакан кефира. Официант и Андрей Николаевич решили, что этот стакан должен достаться Николаю Егоровичу, так как он был уже старенький, а у Андрея Николаевича все блага еще будут впереди. Андрей Николаевич закончил словами: “Вот так мы отметили с Николаем Егоровичем день рождения ЦАГИ и ОКБ”. Зал разразился громом аплодисментов. Далее Андрей Николаевич добавил, что здесь не один свидетель рождения ОКБ, и показал на рабочего-слесаря, который работает с тех времен, и указал место, где он сидит в зале. Туда мигом устремились журналисты, фотографы и операторы кино- и телевещания. Далее пошли многочисленные выступления с приветствиями и вручением приветственных адресов и подарков. Такой мне запомнилась последняя встреча с гениальным человеком, патриархом русского авиастроения, талантливым организатором, строгим начальником, простым и добродушным человеком Андреем Николаевичем Туполевым. Ноябрь 2008 г.»
Кстати, о выдаче диплома без защиты диссертации.
«У Туполева полно докторов, кандидатов наук… – говорит И. Я. Катырев. – Туполев же своему заму по электрооборудованию Керберу, у которого не было высшего образования, сделал подарок: “Вот тебе чистый диплом доктора наук, впиши туда свою фамилию, будешь доктором!”»[112]
При этом: хотя у Туполева «полно докторов и кандидатов», сам писать конструктор не любил, ссылаясь на свой неразборчивый почерк, и говорил: «Я не пишу, я делаю».
В отношении почерка он не лукавил, действительно, не каллиграфический. Но почерк, думаю, тут ни при чем. Туполев больше практик, чем теоретик.
Еще в 1926 году (по стенограмме заседания Комиссии ЦАГИ) С. А. Чаплыгин призывал Туполева к публикации научных трудов: «Не выпускаются научные труды, и получается несоответствие с научным институтом». «Не нужно так ставить вопрос, – возражал Туполев. – Наша работа, результатом которой является постройка самолетов, отнимает настолько много сил и энергии, что я ни одной строчки не пишу… А промышленность требует людей, которые обладают известным умением, а не книг. Времени нет
