Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович

«Я вернулся на круги своя»

Фрунзенская набережная, 50, подъезд 9, этаж 6, квартира 384 – здесь жил Каганович, вернувшись в Москву из ссылки. Здесь прошли его последние годы.

Вечерами он часто выходил во двор, до глубокой ночи играл в домино со стариками-соседями.

«Я вернулся на круги своя, – спокойно и меланхолично ведет Каганович рассказ о своем пенсионном досуге. – Как и в былые времена, я нашел аудиторию в лице благородных жителей нашего большого дома. Вокруг меня собирались жители из рабочих, служащих и даже интеллигенции. Задавали многочисленные вопросы на разные темы. Я охотно и ясно им отвечал, затем просто шла беседа. Я был и остаюсь благодарен жителям нашего и окружающих домов за теплое и товарищеское отношение ко мне и к тем, кто меня окружает и ободряет. Жизнь хороша только в общении с людьми. Я вновь почувствовал себя старым пропагандистом-агитатором за партию, за марксизм-ленинизм, за социализм-коммунизм. Они после занятий приходили ко мне в сквер, во двор или даже иногда при непогоде в квартиру. Они меня заваливали вопросами. Тут было больше всего вопросов об истории дореволюционной работы. Я охотно и темпераментно рассказывал им…»

Он записался в Историческую библиотеку. При заполнении анкеты его спросили об образовании. Сказал: «Пишите – высшее».

Посещал театры и музеи. Любил гулять по набережной, в парках. Катался на речном трамвае. Иногда его узнавали, и не всегда узнавание было приятным. Рой Медведев рассказывает, как однажды Кагановича увидела на улице группа немолодых людей – детей партийных работников, погибших на Украине в годы сталинских репрессий. Некоторые из них и сами провели немало лет в лагерях. Среди них был, например, сын В.Я. Чубаря. «Они окружили Кагановича и стали ругать его, называя палачом и негодяем. Лазарь сильно испугался. Он начал громко кричать: „Караул! Убивают! Милиция!“ И милиция появилась. Всех участников этого инцидента задержали и препроводили в ближайшее отделение милиции. Дело кончилось лишь установлением личности задержанных, которых после этого сразу же отпустили».

А бывало – наоборот: не только не узнавали, но даже и не знали, кто это такой. Так, вызванная на дом врач местной поликлиники, молодая женщина, несколько раз назвала его «гражданином Казановичем». «Не Казанович, а Каганович!» – взорвался он. И добавил: «Когда-то мою фамилию хорошо знал весь Советский Союз».

Со своими «товарищами по несчастью», членами «антипартийной группы», Каганович отношений практически не поддерживал. Изредка общался с Молотовым, в основном по телефону. Иногда мог послать ему письмецо. Например, такое:

«Здравствуй, дорогой Вячеслав!

Горячо и сердечно поздравляю тебя с 68-й годовщиной Октябрьской революции!

Пишу из Кунцевской больницы, где я лежу уже четыре месяца по случаю перелома бедра правой ноги.

Врачи считают возможным перевод меня в ближайшее время на долечение в домашних условиях – в дачных условиях.

Я обратился в Совет министров с просьбой о предоставлении мне утепленной дачи, но… пока воз и ныне там.

Мои физические страдания усугубляются переживаниями партийного характера. 5-го августа я послал письмо в ЦК и лично т. Горбачеву, но ответа не получил, я даже усомнился, получили ли они его.

Я посылаю тебе копию этого письма. Не теряю надежды на выздоровление и возвращение в партию.

Желаю тебе здоровья и благополучия.

Твой старый товарищ и друг.

Лазарь. 7. XI. 1985 г.».

А с Маленковым Каганович вообще ни разу не встречался после 1957 года. Про него сказал, отвечая на вопрос Чуева:

«– Живет здесь, рядом со мной, в соседнем доме, ни разу не видел.

– И не звонит вам? Этого я не могу понять. Были в одной когорте.

– Разные люди.

– Вместе шли. Вас называли тогда „антипартийная группа Маленкова, Кагановича, Молотова“.

– Поэтому он, видимо, и не хочет. Боится, видимо, поэтому.

– Раньше не боялся, а теперь боится? Молотов говорил, что тоже его давно не видел.

– Он его один раз только видел».

Каганович всегда отличался крепким здоровьем. Он пережил свою жену, приемного сына и всех братьев.

Эдвард Радзинский, бесстрастный регистратор смертного часа важных исторических персон («Последняя ночь последнего царя», «Последний день Сталина»), не обошел своим вниманием и последнюю минуту жизни Лазаря Кагановича. Будто бы тот, отчаянно переживая за судьбу страны, смотрел по телевизору новости, и в какой-то момент его домработница вздрогнула от возгласа: «Это катастрофа!» Когда женщина обернулась, Каганович уже не дышал.

Он умер от сердечного приступа в возрасте 97 лет. Это произошло 25 июля 1991 года. До ГКЧП оставалось менее месяца, до распада Советского Союза менее полугода.

Заключение

В истории страны Каганович остался как жестокий и безжалостный сталинский подручный, на счету которого тысячи загубленных жизней. Даже услужливая советская (а затем и постсоветская, столь же чуткая к веяниям времени) историография ни разу не корректировала эту характеристику. В отличие от характеристики того же Сталина, пережившего множество конъюнктурных реинкарнаций, от «палача» до «эффективного менеджера».

Характерная черта административно-политической карьеры Кагановича – многочисленные переброски с одной должности на другую. Он руководил и партийный аппаратом, и железнодорожным транспортом, и разными отраслями промышленности, и правительственными комитетами, нередко занимаясь одновременно совершенно разными делами. В отличие от многих соратников Сталина, Каганович был, если так можно сказать, менее «специализирован». Видимо, этим и определялось его место в сталинской системе – он выступал как чрезвычайный уполномоченный на тех участках, которые считал нужным поручить ему вождь.

Справедливо ли черным маркером выделять Кагановича в ряду ближайших соратников Сталина, таких как Молотов, Ворошилов, Калинин? Разве каждый из них не служил беззаветно тирану, не соучаствовал в преступлениях? И не были разве по-своему жестоки и безжалостны – под стать времени – Орджоникидзе, Шахурин, Байбаков? Если были, то почему Каганович – «железный» нарком, а эти трое – нет? Все проявляли усердие. Все выполняли приказы. Но Каганович был «первым учеником». По определению Молотова – «двухсотпроцентным сталинцем». Самым рьяным, самым угодливым и самым цельным, без подозрительных «примесей». Он единственный из кремлевской челяди, кто не только за глаза, но и в глаза называл Сталина Хозяином. «Вообще без Хозяина очень тяжело… Но приходится, к сожалению, загромождать делами в большом количестве Хозяина и срывать ему отдых, в то время как словами не выскажешь, насколько ценно Его здоровье и бодрость для нас, так любящих Его, и для всей страны».

Превознося Сталина, Каганович не лицемерил. Он искренне преклонялся перед вождем и был фанатично предан ему. «Каганович выделялся даже среди 145 членов сталинского окружения своей исполнительностью и преданностью Сталину», –