Пролог. Документальная повесть - Сергей Яковлевич Гродзенский
«Что Дрожжин? Страшно читать. Точно, как черкесы мучили пленных. Поучительно в том отношении, как жестокость его мучителей есть только некоторая степень жестокости всякого станового, губернатора, военного, и как можно каждому дойти до этого»4.
3 августа Лев Николаевич писал о Дрожжине М. А. Новоселову: «Его мучают страшно, но это удивительной силы человек… надо стараться помочь ему, хотя он и не просит. И такое странное отношение: просить мучителей поменьше мучить. Чувствуешь, что если можно просить, и просьба принимается, то сам стоишь на одной доске с ними, и стыдно»5.
Писателя волнуют «страдания курского учителя народного Дрожжина в дисциплинарном батальоне в Воронеже». «Дрожжин уже два года терпит мучения и приговорен за разные провинности до 1903 года. А все говорят, что там более трех лет не выносят и умирают в чахотке, и он уже харкал кровью, но бодр, весел и даже ничего не просит и спокоен»6.
В это время Чертков обратился с письмом к Александру III, прося его облегчить участь Дрожжина. А 8 сентября Толстой запрашивает Черткова: «Что Дрожжин? Что ваше письмо? Жду от вас известий»7.
Евдоким Никитич Дрожжин вел дневники. Кое-что из них сохранилось: «Меня как-то начальство назвало сумасшедшим на том основании, что я составляю исключение из миллионов, которые уважают службу. Еще офицер назвал дураком за то, что не слушаюсь начальства. Слова первого заслуживают того, чтобы на них остановиться. Правда ли, например, что миллионы «уважают». Начать хоть с низших… Все, от солдата до генерала, служат поневоле, и, может быть, самое незначительное меньшинство по убеждению…»8
Читаем дальше: «Что такое солдат? В военном учебнике есть ответ: слуга государя и отечества. И это для меня совершенно непонятно. Еще будет непонятнее, если прибавить, что он в то же время и человек… Теперь я слово «слуга» понимаю так: он служит людям, помогает им жить, как было во времена рабства или крепостничества, т. е. главная обязанность их состоит в том, чтобы питать и покоить господ»9.
За одно и то же «преступление» Дрожжина четыре раза предавали суду Коротоякского полка и трижды (в январе, мае и августе 1893 года) продлевали срок заключения. В общем – на девять лет. Обвинения самые нелепые: разговаривал с офицером, улыбаясь, расставив ноги, не сказал «здравия желаем», хотя все знали, что Дрожжин не считает себя солдатом, отказался быть им, и за это уже наказан дисциплинарным батальоном. Даже офицеры, судившие Дрожжина, говорили между собой: «неизвестно зачем, чуть ли не каждую неделю таскают совсем больного, умирающего человека. Преступления выставляются все такие пустяшные, что даже совестно судить за них».
Вконец вымотанного, чахоточного Дрожжина признают негодным к военной службе, и в морозный день 5 января 1894 года, без теплой одежды, препровождают в гражданскую тюрьму, где этот политический преступник, должен отбыть еще девять лет, но проживет всего – лишь 22 дня. Перед смертью он сказал:
«Жил я хотя недолго, но умираю с сознанием, что поступил по своим убеждениям, согласно со своей совестью. Конечно, об этом лучше могут судить другие. Может быть… нет, я думаю, что я прав…»10
Дрожжин не считал себя последователем Толстого, хотя почти во всем был согласен с ним.
«Неправильно ты думаешь, что я толстовец, – писал он своему другу Н. Изюмченко. Я – Дрожжин и делаю только то, что мне нравится»11.
Кончина Евдокима Никитича потрясла его друзей и знакомых. 8 февраля Лев Николаевич сообщал Б. Н. Леонтьеву:
«Смерть Дрожжина очень поразила меня. Что-то очень значительное совершается вокруг нас. Такое чувство. И смерть Дрожжина особенно усилила во мне сознание важности переживаемой минуты. Всякая минута всегда важна, но не всегда сознаешь это, как я сознаю теперь»12.
9 февраля писатель отметил в своем Дневнике: «Дрожжин умер, замученный правительством»13.
Потрясенный этой гибелью Л. Н. Толстой в письме к И. А. Бунину 25 февраля 1894 года высказывается в антиправительственном духе, призывая «к большей нравственной требовательности к самим себе и к все большему освобождению себя от всякой солидарности с той силой, которая творит такие дела»14.
А несколько позднее признается: «меня неотступно после смерти Дрожжина нудит мысль последовать его примеру и сделать то, что он. Будем желать этого не переставая, готовиться, не забывать, не ослабевать и, может быть, и нам придется также ярко сгореть, как он, а не придется – сотлеем все тем же огнем»15.
Л. Н. Толстой призывал своих единомышленников написать биографию Дрожжина. «Это дело радостное»16, – говорил он в письме Е. И. Попову от 7 февраля. «А вы почему не возьметесь за это дело? – спрашивает он 8 февраля 1894 года В. Н. Леонтьева – так как я всю жизнь занимался писанием, я знаю, что нельзя по своей воле писать, что и как хочешь. Писать повести и глупости можно, но писать такие вещи, которые тронут сердце людей, нельзя по своей воле»12.
За это дело принялся близкий знакомый писателя, участник толстовских земледельческих общин, автор работ по педагогике и сельскому хозяйству, Е. И. Попов. Он собрал все написанное рукой Дрожжина, побывал на его родине, поговорил не только со всеми знавшими его и с товарищами по заключению, но и с батальонным и тюремным начальством. Можно сказать в разгар работы, у него на квартире в Москве жандармерия изъяла письма и бумаги, касавшиеся Дрожжина. Но биография все-таки была составлена в конце 1894 года и послана на просмотр к Толстому, 4(16) марта 1895 года написавшему Послесловие к ней.
«Как же вам, – императору… министру, прокурору, начальнику тюрьмы, тюремщику, сесть обедать, зная, что он [Дрожжин – Як. Гр.] лежит на холодном полу и, измучившись, плачет о вашей злобе; как вам приласкать ребенка; как вам подумать о боге, о смерти…» – пишет Лев Николаевич.
«Ужасно замучить невинную птичку, животное. Насколько же ужасно замучить юношу, доброго чистого, любящего людей и желающего им блага. Ужасно быть участником в этом деле»17. Книга, естественно, не могла быть издана в России. В октябре 1894 года правительство разослало секретный циркуляр:
