Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

Будучи в Минусинске, мне удалось разыскать мою бабушку со стороны отца – бабушку Басову. Она похоронила мужа, умершего от голода, после чего переехала жить к своей дочери Татьяне Николаевне и ее мужу Александру Петровичу, который на почве голода был почти невменяем. Бабушка круто с ними повздорила и уехала с одним из ленинградских детских домов в качестве воспитательницы в Ханты-Мансийский национальный округ, где в селе Лиственичном и разместили детский дом. Звала она с собой и свою дочь с детьми Петей и Таней, но она не решилась бросить мужа, хотя и натерпелась от него немало. Вскоре она умерла. Мы стали с бабушкой переписываться. И бабушки, и Александра Петровича давно нет в живых. Не берусь судить, кто был прав в их споре. Замечу лишь, что спустя много лет после войны они благодаря моему посредничеству свои отношения восстановили и умерли, примирившись друг с другом. Мир их праху! На Смоленском кладбище урны их лежат рядом в могиле, где была похоронена Татьяна Николаевна. Но до этого еще должно пройти несколько десятилетий. Из эвакуации бабушка в Ленинград не вернулась. Ей тяжело было возвращаться в квартиру, где умер ее муж и где умерла половина обитателей. В их числе отец и сын Тимченко, о которых я писал. Их трупы лежали в ванной, причем Наталья Александровна, жена и мать умерших, относилась к этому равнодушно. Вот какая атрофия чувств происходила у людей в блокаду на почве голода!

Бабушка переехала в Москву и стала жить в семье двоюродной сестры своего первого мужа Николая Алексеевича Толстого – Евгении Ивановны (по мужу Грейнерт). Евгения Ивановна жила с семьей своего старшего сына Бориса Николаевича Миллера. Вместе с семьей Грейнерт-Миллер бабушка и прожила последние двадцать лет своей жизни. Но об этом речь впереди.

Пока же вернусь к последним месяцам жизни в Минусинске. В 1945 году окончил с золотой медалью среднюю школу. Думаю, что медаль мне все-таки натянули. Например, астрономию у нас вообще не преподавали. Неожиданно выяснилось, что отметка по астрономии идет в аттестат, и мне автоматом поставили пятерку. Но как бы там ни было, я получил «золотой» аттестат, дававший мне право поступать в вуз без экзаменов. Впоследствии это меня очень выручило.

После экзаменов на аттестат зрелости был устроен грандиозный по тем временам банкет, где столы ломились от яств. Я как именинник сидел в окружении городских бонз, которые, изрядно выпив, наперебой прочили мне большое будущее. Заставили впервые в жизни выпить и меня. Разумеется, я сразу же захмелел (от волнения до этого я почти ничего не ел) и отправился со своими товарищами на берег Енисея, где меня, помнится, вырвало. Но надо сказать, что городские власти действительно ко мне хорошо относились. Узнав, что я собираюсь поступать в университет, но гол как сокол, разут и раздет, они по протекции Елены Петровны, нежно меня опекавшей, хотя и державшейся строго, решили меня экипировать. Я получил довольно много по тем временам одежды, в том числе и овчинный полушубок, который был мне велик. Из американских или канадских подарков выдали меховую шапку, которая налезала на глаза. С полушубком и шапкой связаны довольно забавные истории, случившиеся со мной в университете, о которых впоследствии расскажу.

Жить в Минусинске оставалось совсем немного. Вскоре Дом ребенка со своими повзрослевшими обитателями, которые благодаря попечению Елены Петровны были на редкость ухожены, отправился в Ленинград. Вместе с ними тронулись и мы – бабушка, тетя и я. Вновь после четырехлетнего перерыва начинался ленинградский период моей жизни.

IV. Университет

Итак, в августе 1945 года мы вернулись в Ленинград. С поезда я угодил в больницу с очередными приступами малярии. Провалялся в больнице около месяца и выписался лишь в сентябре. И вот здесь мой золотой аттестат пригодился. Без каких бы то ни было проволочек меня без экзаменов зачислили на юридический факультет Ленинградского университета, который в то время, как и сейчас, был безымянным. Одно время университет носил имя тогдашнего наркома просвещения А. С. Бубнова. После того как Бубнов попал в стан врагов народа, его имя было снято, а имя А. А. Жданова, которое университету присвоили после смерти Андрея Александровича в 1948 году, впоследствии тоже сняли. Будем надеяться, что впредь университет навсегда останется безымянным. Он вобрал в себя такое созвездие имен, что вполне этого заслужил. Нужно сказать, что я испытывал колебания, куда мне поступать – на филологический или юридический. Решающую роль в моем выборе сыграло влияние Александра Владимировича Тюфяева, давнего знакомого нашей семьи, настоящего петербуржца, который помогал бабушке и тете во время блокады и вместе со своей женой, которую тоже звали Александра Владимировна, принял в нас живейшее участие по возвращении в Ленинград. Александр Владимирович был очень крупным юристом, окончившим юридический факультет Петербургского университета. Происходил он из дворянской семьи, отец его занимал довольно видное положение. Сам Александр Владимирович после революции не раз попадал на крючок, главным образом за свою коммерческую деятельность, которая ныне вполне легальна. В частности, он был составителем и издателем очень неплохого справочника по строительному законодательству, который продавался по договорным ценам, говоря современным языком, заинтересованным организациям и лицам. Затем эту деятельность прикрыли. Мать Александра Владимировича после убийства Кирова была выслана, но сам он уцелел. Во время войны к нам в Минусинск прислали номер «Ленинградской правды», в котором был опубликован фельетон журналиста Л. Никольского под названием «Нет ли у вас Тюфяева?». В нем говорилось, что Александр Владимирович работает юрисконсультом более чем в десяти местах, а чтобы избежать ситуации, при которой ему пришлось бы вести спор с самим собой (когда его клиенты выступали по одному делу в качестве истца и ответчика), он в некоторых из них в качестве подставного лица оформил свою жену Тюфяеву Александру Владимировну. В результате в процессе интересы одной организации представлял Тюфяев Александр Владимирович, а интересы другой – Тюфяева Александра Владимировна. Фельетонист это обстоятельство ловко обыграл. Как мы узнали по возвращении в Ленинград, по материалам фельетона в отношении Александра Владимировича возбудили уголовное дело, которое было прекращено лишь в связи с его смертью в 1946 году. Но когда в 1945 году мы вернулись в Ленинград, деятельность Александра Владимировича на юрисконсультской ниве была в полном разгаре, причем он