Театр – волшебное окно - Коллектив авторов

– Ну, вот совсем другая женщина, не я. И слова у нее не мои, и поступки. И я себе сказала: «просто жизнь у нее так сложилась, что она стала бабой Ягой». Но мечтал a-то стать принцессой… может, даже Ольгой Вознесенской! А значит, не вина это ее, а беда. А беду я сыграть смогу. И это буду уже я. Понимаете, какая история, я сказала себе, что просто должна ее полюбить. Игорь Петрович – такой режиссер, который слышит актера, все пронего знает. И тут главное, слушаться этого человека…

Что-что, а слушать моя собеседница умела. Как-то очень вдумчиво, очень мягко, пластично, проникаясь чужими заботами. Радий Петрович как-то сказал мне: «Знаешь, какое самое главное колдовство в моей сказке «Про девочку Полечку и ее одинокую жизнь»? Как не быть одинокой!

– И как же? – спросила я с напряжением и любопытством.

– Это по-детски просто: надо любить самой. Не ждать от кого-то любви, а каждую минуту любить самой. Как дети любят – распахнуто, всем существом.

И эта мудрость моего учителя – тоже была про нее, про Елену Соловей. Она именно так всю жизнь и любит. Детей, дом, мужа, профессию, музыку и все четыре времени года. Когда ей стало в эмиграции не хватать любимых концертов Рахманинова, она купила рояль и стала на нем играть. Она ведь училась в музыкальной школе. И звуки наполняли ее, как долгожданный весенний дождь. Как гроза в начале мая. Как ракушку – море. Она потому и перепутала вначале, кем ей быть. Но все равно была на верном пути. Этот путь – дарить свою душу.

Когда мы уже заканчивали тот наш долгий разговор, она так, чуть смущенно наклонила голову – рассказывать о себе ей несвойственно, в общем-то, – взмахнула волосами, легкими, как ветер, подарила мне улыбку, прощаясь, и в воздухе вдруг возникло столько ша-а-рма… «Дети детьми, – подумала я, – но какая звезда!»

А теперь про эмиграцию. Я полагаю, то было последнее интервью, которое дала Елена Соловей в бывшей своей стране. Когда она уходила по моему, так и не домытому полу, как-то странно осеклась, прощаясь, задержавшись в дверях. Как будто чего-то не договорила.

Это «что-то» был отъезд.

Ах, эти отъезды – несчастье наше, горькая полоса отлива. Уносящая с собой часть берега. Наверное, это смешно, но когда (вскоре!) мне сказали, что Елена Соловей уехала в Америку, я испытала чувство, сродни обиде.

«Почему она тогда ничего мне не сказала?» – подумала я по-детски. Хотя, собственно, почему она должна была говорить? Но ведь я видела: хотела сказать. Я все поняла, когда год спустя прочла интервью с ней, которое собкор «Комсомольской правды» Елена Овчаренко прислала из Нью-Йорка. Интервью называлось: «Я уехала в Америку, потому что боялась за детей». Она не конкретного чего-то боялась, она боялась за свои родные клетки, клеточки в нашей непредсказуемой бедной стране. Уверена: она ничего не сказала мне потому, что – по своему разумению – ничем не могла помочь. Ведь и я, и мои малые дети оставались здесь. Обостренная совестливость – еще одна ее черта, которую я уловила в том, прощальном, разговоре. Наверное, у нее были свои обиды. Наверняка были. Но – дурного слова ни о ком.

Она сказала Елене Овчаренко:

– Дети – это самое главное в моей жизни.

Права ли она? Как знать. Что-то потеряла, даже не что-то – многое. Удачная карьера – для актрисы – статус кво. Но все таки жизнь… она больше профессии. Особенно такая – наполненная. Счастлива ли она там – кто ведает. Но я думаю, счастлива. Рядом любимый человек, уютный дом, с детьми и внуками все сложилось удачно, да и отец пожил подольше. А по лесу возле ее дома вольно ходят олени. Природа там как часть жизни. Да и роли иногда случаются. Пусть не такие громкие, но – роли. И чада ее окружают, не только родные внуки, но и ученики. Елена Соловей преподает! Актерское мастерство в университете. И русскую культуру детям эмигрантов в собственной творческой студии – язык, театр, музыку, танцы, живопись. Чтобы дышали русским воздухом, держась за родные корни. Кстати, внуки ее все говорят по-русски. Я уверена, она к этому сильно причастна.

Я думаю, женская суть не меняется с годами. Она как река может поменять русло, но все равно останется полноводной. Останется рекой, благодаря которой зеленеют и деревья, и трава на ее берегах.

Елена Овчаренко спросила ее:

– Как вы думаете, вашим зрителям и почитателям в России Вас не хватает?

Она не ответила на этот вопрос сразу. Мучительно искала ответ. Потом, уже вечером, позвонила на корпункт и произнесла:

– Я думаю, им не до меня.

А вот тут, я уверена, она ошибается. Я смею так думать, и в этом мое спасение. За время, прожитое далеко от нас, эта актриса дала много интервью. Но то, последнее на родине, осталось со мной навсегда. И не одна я, вглядываясь в старые фильмы и спектакли с ее участием, ощущаю трепет и радость. Будто меня прикрывает домотканый платок Судьбы…

Бог в помочь вам, друзья мои…

Во мне живет воспоминание: темноватая лестница старого дома на Васильевском острове, ступени выщерблены временем, поднимаешься и сразу налево – их квартира. Толкаю дверь, а она открыта. Длинный коридор, а откуда-то с кухни до самой прихожей долетает (и каждое слово слышно!) смеющийся поставленный голос Антонины Шурановой, рассчитанный на огромный амфитеатр ТЮЗа.

А в комнате на окне цветут, по-моему, герани. Комната уютная, тебя сразу обдает теплом гнезда. Сначала мы разговариваем с Хочинским. Шуранова входит позже, несет что-то вкусное с кухни. Поразительная человеческая открытость этих двоих. У него – распахнутость, у нее – приотворенность. Мы говорим о детстве, и он рассказывает мне про Каманю, лидера его послевоенного двора. Подросток, смелый до безрассудства – по бревну переходил из одного флигеля в другой на уровне шестого этажа – не был отличником и пятерки за поведение, понятно, не имел, но никогда не обижал слабого. И ребята шли за ним – драться с соседней улицей, если надо было постоять за правду. Или защитить девочку.

Я спрашиваю Хочинского про школу и про первую любовь. (Вопрос вполне естественный, если учесть, что я писала про них для детской газеты, школьная любовь – такая типично наша тема). А он смешался как-то и обернулся кжене:

– Тоня, это до тебя было, ты это, наверное, не знаешь…

Как бы оправдываясь.

Она в это время