Пути России от Ельцина до Батыя: история наоборот - Дмитрий Яковлевич Травин
К этой истории, наверное, можно применить знаменитое парадоксальное выражение Виктора Черномырдина «Никогда такого не было, и вот опять». Никогда еще российские граждане не сталкивались с дефолтом и девальвацией в том виде, как это случилось в августе 1998 года, но ощущение «вот опять!» появилось тогда у многих. Имелось в виду, что стране никак не удается выбраться из кризиса, длящегося почти десятилетие. Конкретные причины экономических трудностей могут меняться, однако в любом случае они оборачиваются снижением уровня жизни. Сохранявшаяся какое-то время вера в то, что реформы рано или поздно приведут к экономическому подъему, стала уходить. Сформировалась база для отторжения практически всего, что происходило в девяностые. Надо отметить, что так размышляли далеко не все. Люди, способные анализировать ситуацию, понимали, каковы причины трудностей в каждом конкретном случае. Но много было и тех, кто не способен был к такого рода анализу или не желал к нему прибегать, предпочитая психологически более простую позицию отторжения всего постсоветского прошлого.
Это отторжение не было связано с культурой, с ментальностью российского общества. Оно стало конкретным результатом накопившихся за трудное десятилетие проблем. В начале 1990-х, когда были провозглашены рыночные реформы и когда они теоретически могли быть отвергнуты большинством (если бы это большинство обладало врожденной антирыночной ментальностью), преобразования в целом поддерживались массами. Однако накопившиеся проблемы со временем привели к разочарованию. От того, кто десять лет ждет личных успехов и не может дождаться, трудно требовать высоких оценок прошедшего десятилетия.
Говорится это, естественно, не в осуждение реформаторов. Еще раз подчеркну, что так толком и не решенная проблема «денежного навеса» была унаследована ими из 1980-х (к чему мы вернемся в следующей главе). Рыночные реформы 1990-х были важными, нужными, эффективными. По большому счету только они и дали результат, поскольку сейчас уже видно, что реформы в сфере демократизации страны, совершенствования госуправления, развития гражданского общества потерпели крах вне зависимости от того, какие прогрессивные люди ими занимались. Но, несмотря на успех рыночных преобразований, экономисты-реформаторы оказались в зависимости от исторического пути России и потому не сумели дать народу все то, на что он рассчитывал.
Палка о двух концах
Функционирование экономики в России радикально изменилось после августовского кризиса 1998 года. Девальвация на самом деле — это палка о двух концах. Одним концом она бьет по населению, но другим — стимулирует работу отечественных производителей. Во-первых, исчезновение импорта из магазинов, в которых покупают товары люди с низкими и средними доходами, формирует импортозамещение. Во-вторых, дешевые отечественные товары в такой ситуации начинают проникать на зарубежные рынки. Второе последствие девальвации не слишком характерно было для конца 1990-х, но зато первое — проявилось в полной мере. С 1999 года в России начался мощный экономический подъем, который не прекращался почти десять лет. Рост этот был поддержан высокими ценами на нефть, установившимися в нулевые годы и продержавшимися до кризиса 2008 года. В конечном счете подъем обернулся ростом реальных доходов населения. Таким образом, для массовой поддержки той политической системы, которая сложилась с приходом на президентский пост Владимира Путина, имелись весьма серьезные экономические основания. Точнее, наверное, можно сказать, что имелись основания психологические, связанные с упрощенной интерпретацией экономической истории трудного десятилетия 1990-х годов. Как бы то ни было, и принятие нулевых, и отторжение девяностых основывались на рациональных (пусть часто ошибочных) решениях миллионов людей, а не антирыночной, антидемократической культуре.
Вряд ли у нас есть основания говорить, будто российское общество проявило иррациональную склонность к автократии. Но у нас есть основания полагать, что у многих людей имелись вполне рациональные мотивы быть довольными своим экономическим положением в нулевые (по крайней мере, на фоне девяностых). Многие реально стали жить лучше. Некоторая часть населения страны позитивно реагировала не столько на личное положение, сколько на общие признаки выхода России из длительного экономического кризиса. Но вне зависимости от того, каково было влияние рациональных и эмоциональных мотивов в позитивном восприятии связанных с Путиным перемен, следует признать, что это был выбор между хорошей жизнью и плохой, а не между свободой и несвободой.
Нам может нравиться или не нравиться то, что значительная часть общества принимает во внимание лишь поверхностные изменения, а не глубинную суть событий, но это реальность, с которой следует считаться.
Дальше перед нами встает вопрос о том, почему Россия оказалась с самого начала девяностых в столь сложном положении, что не могла из него выбраться на протяжении целого десятилетия. Для ответа на этот вопрос нам следует двинуться вглубь истории. Точнее, отправляясь в прошлое, нам надо разделить поставленный вопрос на два. Во-первых, почему к началу девяностых образовался такой большой «денежный навес», что дело обернулось высокой инфляцией, неплатежами, пирамидой государственного долга и дефолтом. Во-вторых, почему структура постсоветской экономики оказалась такой, что значительное число предприятий ни в какой степени не было способно функционировать в рыночных условиях и просто повисло на госбюджете, высасывая из него соки? Для ответа на первый вопрос нам следует отправиться в эпоху горбачевской перестройки и посмотреть, какие преобразования тогда осуществлялись в экономике. А для ответа на второй вопрос отправляться придется в сталинские времена для изучения сути индустриализации и построения административной хозяйственной системы.
Альтернатива первая. Не столь лихие девяностые
Если мы исходим из представления, что российское общество выбрало нынешний путь, поскольку было разочаровано в конкретных экономических итогах девяностых, а вовсе не потому, что стремилось к автократии или социализму советского образца, то разрушаются модные в определенных кругах концепции предопределенности развития России. Конечно, все население страны в любом случае не могло быть удовлетворено конкретным ходом реформ, появлялись бы группы проигравших, разочарованных и даже озлобленных. Однако размер и влияние этих групп могли быть разными при разных обстоятельствах. Для того чтобы понять эти обстоятельства, следует перейти от абстрактных рассуждений об особой русской ментальности, которыми часто злоупотребляют, к конкретному анализу финансовых возможностей эпохи реформ.