Уайт-Ривер в огне - Джон Вердон

John Verdon / Джон Вердон

White River Burning / Уайт-Ривер в огне

6-ой роман о Дэвиде Гурни

Часть I. Скрытая ярость

1.

Дэйв Гурни стоял у раковины на просторной кухне их фермерского дома и держал в руках одно из ситечек Мадлен. Из очень старой, тонированной стеклянной банки он осторожно высыпал в ситечко несколько коричневых комочков, похожих на камешки и густо покрытых грязью. Смыл грязь — и они оказались меньше, светлее и на вид куда более однородными, чем казались сначала. Он расстелил бумажное полотенце на столешнице возле мойки, высыпал туда содержимое сита, другим полотенцем тщательно обсушил «камешки», затем взял их вместе с голубоватой банкой и отнес к себе в кабинет, поставив рядом с ноутбуком и большой лупой. Включил компьютер, открыл документ, который вел в специальной археологической программе, купленной месяц назад — вскоре после того, как он обнаружил в вишневой роще над прудом остатки старого каменного погреба. То, что он увидел во время осмотра, навело его на мысль: подвал мог служить фундаментом строения конца семнадцатого или начала восемнадцатого века — возможно, дома поселенца на тогдашней дикой окраине.

Программа «Археология» позволяла накладывать на свежие фотографии подвала точно масштабированную сетку и маркировать клетки кодами тех предметов, что были найдены в соответствующих точках. В сопровождающем списке каждый код связывался с кратким описанием и фотографиями отдельных находок. К этому моменту у него значились: два железных крюка, которые, судя по его интернет-поискам, употреблялись для растягивания шкур; инструмент из крупной кости — вероятно, скребок для выделки; нож с черной рукоятью; проржавевшие остатки нескольких звеньев железной цепи и железный ключ.

Он поймал себя на том, что смотрит на эту россыпь предметов, едва освещенную его скромными знаниями об эпохе, к которой они, похоже, принадлежали, как на первые дразнящие кусочки большой головоломки — точки, которые придется соединить с теми, что еще только предстоит открыть.

Зафиксировав место своей последней находки, он взялся через лупу разглядеть стеклянную банку — голубоватую, чуть матовую. Судя по фотографиям похожих емкостей в сети, она соответствовала предполагаемому возрасту фундамента.

Потом переключился на «камешки». Достав из ящика скрепку, он разогнул ее, превратив в ровную проволочку, и принялся ею подвигать один из предметов, поворачивая под лупой то так, то эдак. Поверхность оказалась относительно гладкой, за исключением одной грани — крохотного углубления с тонкими, острыми краями. Он перешел ко второму — та же структура. К третьему, четвертому, затем к оставшимся четырем. Тщательное рассмотрение показало: все восемь предметов, хотя и не совсем одинаковые, имели одну и ту же базовую конфигурацию.

Он задумался, чтобы это могло значить.

И его осенило: возможно, это вообще не камни.

А зубы.

Маленькие зубы. Вероятно, человеческие молочные.

Если так, то тут же возникло несколько новых вопросов — таких, что ему немедленно захотелось вернуться на участок и копнуть глубже.

Он поднялся из-за стола — и в кабинет вошла Мадлен. Бросила быстрый взгляд на мелкие предметы, разложенные на бумажном полотенце, и на лице промелькнула легкая тень отвращения — та самая, что появлялась всякий раз, когда ей напоминали о раскопках, теперь перегородивших узкую тропинку, которую она так любила. Не облегчало ситуацию и то, что подход Дэйва к месту находок напоминал ей, как он бы работал на месте убийства в бытность детективом нью-йоркского отдела по расследованию убийств.

Одним из постоянных источников напряжения в их браке оставался разрыв между ее желанием окончательно распрощаться с городской жизнью и безоговорочно принять деревню и его неспособностью — или нежеланием — оставить карьерные устремления, эту неуемную потребность что-нибудь расследовать.

Она натянуто весело улыбнулась:

— Сегодня чудесное весеннее утро. Пройдусь по карьерной тропе. Вернусь часа через два.

Он ждал продолжения. Обычно, сообщив, что уходит, она спрашивала, не хочет ли он пойти вместе. Обычно он находил повод отказаться — всегда находилось что-то, что «надо доделать». Простой факт был в том, что лесные прогулки не приносили ему того покоя, что ей. Его собственное чувство покоя, силы и самоуважения рождалось не столько из наслаждения природой, сколько из стремления понять, что происходит и почему. Мир — через исследование. Мир — через открытие. Мир — через логику.

Но на этот раз она не позвала. Вместо этого сказала без особого энтузиазма:

— Звонил Шеридан Клайн.

— Окружной прокурор? Зачем?

— Хотел поговорить с тобой.

— Что ты ему сказала?

— Что тебя нет дома. Он позвонил буквально за минуту до того, как ты вернулся с этими штуками, — она указала на разложенные «камешки». — Оставить сообщение отказался. Сказал, перезвонит в половине двенадцатого.

Гурни взглянул на настенные часы в кабинете. Без четверти одиннадцать.

— Он хоть как-то намекнул, о чем речь?

— Голос напряженный. Может, это из‑за неприятностей в Уайт-Ривер?

Он на миг задумался.

— Не представляю, чем я мог бы ему помочь.

Мадлен пожала плечами:

— Просто предположение. Но что бы ему ни было нужно, вряд ли он скажет прямо. Он — змея. Будь осторожен.

2.

Пока Мадлен в прихожей затягивала шнурки на своих походных ботинках, Гурни сварил себе чашку кофе и с ней устроился в одном из кресел-«Адирондак» на патио, вымощенном голубоватым камнем, у самой грядки со спаржей.

С площадки открывался широкий вид на низинное пастбище, амбар, пруд и уединенную городскую дорогу, упиравшуюся в их пятьдесят акров леса и полей. Давным-давно это было настоящей фермой, но ныне то, что они с Мадлен по привычке называли «пастбищами», представляло собой заросшие травой луга. Брошенность, как это порой бывает, лишь прибавила им естественной прелести — особенно теперь, в начале мая, когда по склону холма распускались первые полевые цветы.

Мадлен вышла во внутренний двор через распахнутые французские двери — на ней была нейлоновая ветровка цвета фуксии, наполовину застёгнутая поверх футболки яркого шартреза. То ли весенний воздух подействовал, то ли предвкушение прогулки, но настроение у неё явно улучшилось. Она наклонилась над его креслом и легко поцеловала его в макушку:

— Ты уверен, что отсюда будет слышно звонок?

— Я оставил окно открытым, — ответил он.

— Ладно. Увидимся часа через два, — сказала Мадлен.

Он поднял на неё взгляд и в мягкой улыбке увидел ту самую женщину, на которой женился четверть века назад. Его