Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

— Отравить их, как крыс в амбаре? — спросил он, когда я закончил. — Серж, это… это бесчестно.

— Они похитили и, скорее всего, уже обесчестили его жену, — ответил я жестко, кивнув в сторону комнаты, где метался несчастный Чжан Гуань. — Те, кто воюет с женщинами, чести не имеют и не заслуживают ее по отношению к себе. Против шакалов — шакальи методы. К тому же, как ты верно заметил — у нас нет лишних людей, чтобы рисковать их жизнями ради помощи китайским помещикам. Давай не будем геройствовать, хотя бы в этот раз. Мы просто победим, а они — просто сдохнут.

Он хотел что-то возразить, но промолчал, поняв, что решение мое окончательное.

Через два часа вернулся Парамон. Его отряд спешился у ворот, и монголы грубо, без церемоний, вытолкали из седел свою добычу.

Привезли всех. Самого Линь Хуцзяо — невысокого, толстого китайца в добротном, но уже помятом, подбитом ватой халате, чье приплюснутое, морщинистое лицо делало его похожим на мопса. Его перепуганную, плачущую жену. И двоих маленьких детей, которые цеплялись за ее платье и с ужасом смотрели на бородатых, пахнущих конем и степью варваров.

Жену и детей тут же, не давая им опомниться, завели в один из пустых амбаров Чжана и заперли. А самого торговца привели ко мне. Он упал на колени, дрожа всем телом, его кривые, желтые зубы стучали.

— Господин Линь, — начал я через Ичигена, который теперь выступал переводчиком. — Встаньте, не надо валяться в пыли. У нас с вами деловое предложение.

Вкратце я изложил ему суть: он поедет к своим друзьям-хунхузам в заброшенный монастырь и предложит им щедрый выкуп за жену господина Чжана. И будет он самым красноречивым послом на свете, потому что если что-то пойдет не так, то его собственная семья отправится на тот свет долгой и очень мучительной дорогой. Но если все пройдет гладко, я даю слово, что его семью отпустят, а сам он получит не только щедрое вознаграждение, но и возможность подмять под себя всю торговлю в этой долине. Уже под моей защитой.

Он слушал, и его маленькие глазки бегали, оценивая, взвешивая. Страх перед хунхузами боролся с жадностью и перспективой невиданного возвышения. Ожидаемо, жадность победила.

— Я… я согласен, господин, — пролепетал он.

Ему дали выпить для храбрости хозяйского байцзю, посадили на мула и выпроводили за ворота. Трясясь на упрямом животном, он поехал навстречу своим друзьям-бандитам, зная, что за его спиной остается невидимая петля, которая затянется на шее его детей при первой же ошибке.

Жестоко, но так было надо. В любом случае рука бы у меня не поднялась, на женщин и детей.

А там и Ичиген и монголы, посланные за аконитом. Они вернулись, принеся два больших, туго набитых мешка.

— Это он? — спросил я, разглядывая темно-зеленые, похожие на лапу с растопыренными пальцами, листья.

Ичиген кивнул. Он, как и все таежные охотники, прекрасно знал аконит, которым его соплеменники иногда смазывали стрелы для охоты на медведя. Он объяснил, что рвали его, тщательно обмотав руки тряпками — даже сок этого дьявольского цветка мог вызвать ожог.

— Этого хватит на три бочонка водки? — уточнил я. Ичиген и Баоса о чем-то долго совещались, и наконец, подтвердили:

— Должно хватить!

Удовлетворенный ответом, я повернулся к Парамону.

— Возьми двоих людей, отправляйся на винокурню. Мне нужны три лучших бочонка. И захвати вот эти мешки!

Спустя полчаса в пристрое к винокурне мы вскрыли бочонки, и по помещению расплылся густой, сивушный дух неразбавленного байцзю. Из мешка был извлечен большой, тугой пучок темно-зеленых, кожистых листьев, похожих на когтистые лапы хищной птицы. Аконит.

Первый мертвенно-зеленый букет был опущен в мутную жидкость. Водка недовольно зашипела, принимая в себя яд. Вслед за первым, два других бочонка также получили свою порцию отравы. Листья медленно расправлялись и опускались на дно, отдавая хмельному напитку свою безмолвную, убийственную силу. Оставалось лишь вновь закупорить бочонки и подождать, пока рисовая водка «настоится», превращаясь из напитка, дарующего забвение, в очаровательный эликсир, дарующий вечный покой.

Линь Хуцзяо вернулся к вечеру, когда закатное солнце уже закатилось за гору, и долину окутал серебристый, зябкий туман. Торгаш был бледен, вымотан долгой дорогой, одежда его покрывала серая пыль, но в узких щелках глаз горел хищный, торжествующий блеск. Хунхузы, как и было рассчитано, заглотили наживку вместе с поплавком и удочкой.

— Они согласны, господин! — доложил он, отвешивая глубокий, подобострастный поклон. — Но они желают немало!

Грязный, мятый клочок рисовой бумаги лег на полированное дерево стола. Корявые, как паучьи лапы, иероглифы были начертаны тусклой, разбавленной тушью. Пока Линь Хуцзяо, облизывая пересохшие губы, что-то быстро лопотал, Сяо Ма переводилтребования бандитов, предсказуемые в своей наглости.

— Двести лянов серебра, — начал он.

Я обернулся к бледному, как лягушачье брюхо, Чжану.

— Вы имеете двести лянов?

Тот покачал головой. Двести лян — это примерно четыреста рублей. Немалая сумма!

— Только сто сорок! — перевел мне Сяо Ма.

— Ладно, с этим понятно. Что еще?

— Еще — десять исправных фитильных ружей. Два больших мешка соли… и пять шариков хорошего, черного опиума.

Ну конечно же. Куда без этой грязи?

— Господин Чжан, в поместье есть опиум?

Тот побледнел еще сильнее.

— Мы не курим эту отраву, и работникам я тоже этого не позволяю! — дрожащим голосом произнес хозяин и уставился в пол. Похоже, он потерял всякую надежду на благополучный исход дела.

— Опиума не будет, — твердо заявил я, повернувшись к Хуцзяо. Торговец испуганно дернулся, решив, что сделка срывается. — Я не торгую отравой. Но… — выдержав паузу, я позволил ему снова обрести надежду, — передай им, что взамен я дам то, что согреет их кровь куда лучше. Три бочонка лучшей рисовой водки, байцзю, с винокурен господина Чжана. Самой крепкой. Той, что валит с ног быка.

Лицо торговца расплылось в заискивающей улыбке. Водка — товар вполне понятный и желанный.

— А что до денег… — взгляд переместился на Чжан Гуаня. Тот стоял у стены, бледный и прямой, как изваяние, и лишь развел руками в жесте бессилия. Все его состояние, все, что удалось собрать, уже лежало на столе — сто сорок лянов серебра.

— Не хватает шестидесяти, — констатировал я. — Вместо недостающего серебра будет золото. Шесть лянов золотого песка. Надеюсь,