Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд
Сталин молчал, задумчиво попыхивая трубкой. Дым окутывал его лицо, делая его похожим на высеченный из гранита барельеф. Окружающие тоже затихли, ловя каждое слово.
— Институт… экспериментальный… на базе завода… — повторил он ключевые слова. — Это хорошая мысль! Задача государственной важности. А хорошие идеи нужно продвигать, товарищ Брэжнев!
Он замолчал, пристально глядя на меня.
— Ви делегированы сюда, должно быть, от парткома училища?
Я кивнул.
— В парткоме вам, наверное, уже тэсно. Такие дела нужно продвигать из центра. Подумайте о переводе в аппарат ЦК. В Оргбюро, например… чтобы ваши идэи быстрее доходили до партии.
Мурашки побежали у меня по спине. Вот это поворот!
— Это не приказ, — добавил он, как бы прочитав мои мысли, и в уголке его рта промелькнула тень усмешки. — Это… совэт.
Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и вновь обратился к Молотову. Меня как бы выключили из этого круга. А я вышел назад, в гул прокуренного коридора, совершенно не замечая окружающих.
Глава 11
Возвращение из Кремля в стены «Бауманки», казалось, вернуло меня с политических небес на землю, в нашу училищную реальность. Пока там, в наэлектризованной атмосфере Свердловского зала Кремля, решались судьбы страны, здесь, в гулких сводчатых коридорах, студенты зубрили сопромат. И вот возможность, о которой я так долго мечтал, стояла передо мною, как широко распахнутая дверь.
Оргбюро ЦК — не просто какая-то там канцелярия: это место, где подбирали и расставляли кадры по всей стране, где можно было зарекомендовать себя и сделать буквально вертикальный взлет к самым высотам власти. В общем, если правильно разыграть свои карты, это место превратится в натуральный карьерный трамплин. Попасть туда в двадцать два года, без высшего образования, было просто чертовски привлекательной возможностью. Такой шанс нельзя было упустить! И решать надо было срочно. Откладывать нельзя: в аппаратной игре промедление равносильно поражению. Но все следовало тщательно просчитать и взвесить.
Что у меня в активе на сегодняшний день? Я на четвертом курсе, впереди еще полтора года, а затем — дипломный проект, выпускные экзамены, диплом инженера. Уже сейчас я — руководитель КБ, а мои предложения касательно развития станкостроения находят отклик у высшего руководства. Диплом инженера — надежный кусок хлеба на всю жизнь, учитывая мои знания, вполне можно было надеяться уже в скором будущем занять пост руководителя станкостроительного центра. Может быть, не стоит «гнать лошадей»? В конце концов, тот, прежний, историчный Леонид Ильич до войны был практически незаметен. Может, это и позволило ему в нужный час скакнуть на самый верх? Вот полезу сейчас в партийные ряды на самый вид, а как это скажется на моей судьбе в 37-м году? Не лучше ли пока оставаться на хозяйственной работе, в конструкторской деятельности, тем более, что я знаю немало того, о чем нынешние мои современники даже не подозревают, и могу ОЧЕНЬ многого добиться.
Но, с другой стороны, приглядевшись к советским реалиям, я уже понял: в Советском Союзе можно быть гениальным конструктором, великим ученым, талантливым директором, но при этом и собственная твоя судьба, и судьба твоего КБ, твоего института все равно будет решаться одним человеком — первым секретарем партийного комитета. Он может дать тебе ресурсы, а может отнять, может поддержать твою идею, а может похоронить ее под сукном из-за каких-то своих, никому неведомых соображений. Партия здесь не просто «руководящая и направляющая сила», это — альфа и омега, стержень, на который нанизывается вся жизнь страны.
Пирамида власти абсолютно прозрачна, и на ее вершине стоит Партия. Директор завода должен выполнить план, который спустил ему Госплан. Госплан выполняет решения Совнаркома. А Совнарком выполняет решения Политбюро ЦК ВКП (б). И так — во всем!
Быть инженером — значит быть исполнителем, пусть и очень высокого ранга. Быть партийным работником — значит быть тем, кто ставит задачи. Инженер может построить лучший в мире завод. Но только партийный секретарь может решить, что именно этот завод будет производить: кастрюли или танки. И в этом была вся разница.
Нет, мне не следует замыкаться в рамках одной лишь технической роли. Слишком уж амбициозны мои замыслы: я хотел предотвратить голод 30-х, подготовить страну к войне, избежать массовых репрессий, а для этого всего нужно будет находиться не в конструкторском бюро, а в том кабинете, где принимаются решения. Пусть поначалу это будет скромный кабинет инструктора райкома или помощника секретаря обкома. Но это будет ступенька на лестнице, ведущей в Политбюро.
И, как бы ни были с виду скромны возможности инструктора Оргбюро ЦК, в реальности они были совершенно несопоставимы даже с очень высокими советскими или хозяйственными должностями. В общем, есть за что побороться!
И на следующий день я направился в партком, в кабинет Бочарова.
Николай Пахомович сидел за столом, заваленным бумагами. В кабинете, как всегда, было сильно накурено, пахло дешевым табаком и сургучом. Парторг принял меня с радостью.
— Садись, Леонид. Вижу, Пленум на тебя произвел впечатление.
— Не только Пленум, Николай Пахомович, — я сел на стул напротив него, и постарался, чтобы мое волнение не слишком бросалось в глаза. — Был разговор. Личный.
Я коротко, без лишних эмоций, пересказал политические беседы со Сталиным, завершив его «советом» о переводе в Оргбюро.
Бочаров слушал молча, постукивая по столу тупым концом карандаша. Его лицо ничего не выражало, но я видел, как он беспокоился. Когда я закончил, он еще с минуту молчал, глядя в окно на серый ноябрьский двор.
— Что ж, — произнес он наконец, поворачиваясь ко мне. — Поздравляю. Такое доверие дорогого стоит. И что ты решил?
— Написать заявление, конечно же. Но вот, пришел к вам, Николай Пахомович, за советом. Вы знаете эту кухню изнутри. Какие здесь могут быть подводные камни?
Бочаров невесело усмехнулся.
— Подводные камни… — произнеся это, он повел шеей, будто воротник френча вдруг начал его душить. — Аппарат ЦК, Леня, это тихий омут. Снаружи гладко, а под водой идут такие щуки, что и не снилось. Интриги, подсиживания, грызня…
Он подался вперед, понизив голос.
— Ты пойми, там нет последних мест. Каждая должность, каждое место — это чья-то сфера,
