Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт

Юрген фон Кессельхут, как истинный рыцарь, шагнул вперёд, чтобы подать руку и помочь подняться такому же истинному рыцарю и инвалиду, даже руку протянул…

— А чего? Помочь надо, — опять в усы сказал себе Иван Фёдорович и подтолкнул слегка рукой Киселя чуть пониже спины.

Маманькин ухажер, руку протягивая, немного согнулся и лёгкого толчка оказалось достаточно, чтобы и он потерял центр тяжести. Однако, он же тренированный воин. Чтобы сохранить равновесие, он переступил ногой… Жаль, что на её пути была тушка братика. Пинок по панцирю, потом, окончательно выйдя из состояния равновесия, ещё одна попытка переступить, удар поверженному барону в ухо ногой, и падение сверху.

Две консервные банки минуту ворочались, нанося локтями и коленями друг другу увечия, пока староста Кеммерна Георг, подхватив Юргена за мантию, не приподнял его. Жаль! Жаль, что шнур был шёлковый и скользкий, или застёжка подвела, но плащик красненький эконом варианта (коротенький) остался в руке у ветерана, а Кисель вновь загремел на братика.

Скорее всего, барон Генрих фон Лаутенберг не понял, что происходит, он чуть вывернулся из-под вторично напавшего на него двоюродного или троюродного братца, и со всей силы, ну не очень богатырской и из неудобного положения, но всё же чувствительно, врезал братцу Юргену в зубы. Эх, жаль перчатки латные уже снял.

Кровь пролилась. Она из разорванной губы и наджабленного носа Киселя закапала на бороду Генриха.

А Иоганн недооценил претендента в отчимы. Он его за жигало, альфонса, в лучшем случае — Казанову, такого принимал, бойца на перинах. Но нет. Получив по зубам от братца, так ещё и непонятно за что, он ведь помогать кинулся родичу, Юрген встал на колени и со всей дури врезал барону в рожу бородатую. Чуть промахнулся. Нет, по роже попал, но рука вскользь прошла и, провалившись, впечаталась в мать сы… в мать суху землю. Тушка пошла вслед за рукой и лбом он врезался в непострадавший ещё нос барона.

Теперь зарычали оба брата. Брата — акробата. Кувыркались же только что. И рык этот не предвещал ни тому, ни другому отпущения грехов. На этом фоне призыв пастора:

— Именем Господа бога нашего Иисуса Христа заклинаю вас прекратить, дети мои! — пропал в туне. Даже в тине.

Дети его на какое-то время забыли, что они взрослые дядьки и рыцари, и продолжили битву в партере, осыпая друг друга ударами кулаков в область лица и волосистой части головы.

Есть такое выражение: «бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди». У наглов наши украли. «There are three things you can watch forever: fire, water, and other people working».

Иван Фёдорович сейчас бы по-другому её сконструировал. За тем как бежит вода в унитазе, как горит дом сволочного соседа и как дерутся твои враги, можно смотреть вечно.

Вечно не получилось. Не прошло и трёх минут, как ратники барона бросились на Юргена. Так-то их толпа целая. А у Киселя всего один Петерс, да и тот не воин, а слуга. Но не всё так благостно. Летгал Петерс в стороне стоять не стал. Когда один из кутилье схватил его хозяина за руку и стал оттаскивать от барона, этот товарищ, удачно пнул ратника между широко расставленных ног. Эх! Коротка кольчужка. Петерс попал. Кутилье отпустил руку Юргена фон Кессельхута и бронированной башкой врезался в господина. В господина барона. В хера фрайхера. И ведь не закончилась удача Юргена на этом. Двое следующих баронят теперь за обе руки схватили летгала, но тот крутанулся и одного из кутилье понесло на святого отца. Чтобы избежать причинения травм слуге господа, никакой другой причина не было, Георг встретил ратника ударом ноги в колено бронированное. Это оно от удара меча или стрелы бронировано, но нет от ноги. Колено захрустело и кутилье свалился под ноги фрайфрау Марии. Взвизгнув, мачеха отскочила, а Георг снова ногой куда-то пнул. Куда-то в ухо. Шлем сковородообразный с головы воя барона фон Лаутенберга слетал, а староста, завопив, присел рядом с поверженным врагом. В ухо-то в ухо. Но это носком сапога, а вот голенью по железу шлема.

Чем бы всё закончилось неизвестно, Иоганн уже тоже себе жертву выискивал. Возившиеся братья перевернулись пару раз и лоб барона теперь оказался в досягаемости ботинка Иоганна. Можно, как и все окружающие, вспомнить детство и по мячу пнуть. Пырой. И отец святой прикидывал в руке вес распятия… Но… не судьба. Из постоялого двора высыпала толпа, накаченная сидром, пивом и прочей хренью и включилась в забаву.

Тут-то и выяснилось, что кутилье барона только с виду отморозки, а так они полностью отморозки, оставшиеся четверо ребят выхватили мечи и стали, хорошо хоть плашмя, бить энтузиастов. Под ор и визг любителей сидра братики перестали друг друга волтузить и расползлись, утирая окровавленные рожи.

Событие сорок седьмое

Фух. Ух. Фух. Ух. Фух-фух. А-а-а, нога!

На месте битвы вскоре только родичи и их слуги остались. Они разделились на две примерно равные стенки и отпыхивались. Глядели друг на друга некоторые стеночники с остервенением. С озверением. Но в новую баталию не вступали. Потому что буйных мало, вот и нету вожаков, кто-то умный сказал. Братья в крови, а слуги без приказа не бросятся. Угробить дворянина — это смертная казнь, даже, если ты прав на стопятьсот процентов.

— Дети мои… — преподобный Мартин вышел вперёд и встал между стенками, сразу уменьшив и без того ущербную. Там две тётки да пацан. А не, там две мегеры и бесссс. Ну или курицы, как считает глава второй стенки.

— Я уезжаю домой. Пошли вы все к дьяволу! — барон попытался утереть нос ковоточащий рукавом. Получилось смешно. Ну, или это только Иоганну смешно. На руке ведь кольчуга. Больно должно быть получилось. Обозвав всех Schweinehund свинячьими собаками, барон не успокоился и стал пальцем тыкать во всех подряд.

— Pfaffe (церковник хренов) ты чего тут блеешь⁈ — фух, фух.

— А ты сестрица in der Scheisse sitzen (сиди в говне)! — фух, фух.

Иоганну досталось только Himmeldonnerwetter! (чёрт возьми!).

Последним палец ткнулся в окровавленную физиономию Киселя.

— Speichellecker (подлиза). Мы с тобой встретимся. Через три дня бьёмся на мечах. Я приеду.

После этого Генрих фон Лаутенберг бросил своим, чтобы садились на коней и