Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов
Высказавшись, я посмотрел ему прямо в глаза и, увидев там тень сомнения, добил его вопросом:
— Или ты хочешь до конца жизни быть у мамочки на побегушках⁈
Этот аргумент стал решающим, и Мемнон раскупорил свою кубышку. Денег у него скопилось немало, и к первому торговому дню мы смогли подготовить две сотни стрел и три весьма добротные бригантины.
Для задуманной рекламной акции мне нужен был хороший лучник. Через Энея попробовали договориться со стрелками из гарнизона, но те запросили пять оболов за день работы, и возмущенный Эней в сердцах выругался:
— Дешевле будет купить раба на рынке, чем платить этим алчным крохоборам!
Идея показалась мне разумной, и мы втроем — я, Эней и Мемнон — отправились на невольничий рынок. Толстяк всю дорогу ныл, что еще один раб нам не нужен, что это пустая трата денег, а их осталось и так немного, и всё в таком духе. Очень хотелось рявкнуть на него: «Заткнись и не ной!» — но орать на человека, субсидирующего всё наше предприятие, было верхом неразумности, поэтому пришлось потерпеть.
Уже на рынке мнения опять разделились. Я хотел купить какого-нибудь сармата или бактрийца, ну, в общем, степняка, чтобы тот умел не просто стрелять из лука, а в идеале мог это делать верхом, на полном скаку. Я смотрел вперёд, думая решить сразу две задачи: получить стрелка и учителя верховой езды одновременно. Однако Энею и Мемнону моя идея сразу не понравилась. «Варвары с севера неспокойны и агрессивны, — заявили оба, — с ними одни проблемы».
В ответ я спокойно ответил им: «Вот и хорошо, значит, сэкономим!»
К моему огорчению и к их злорадному торжеству, таких рабов на рынке не нашлось. Война уже давно закончилась, и рабы с севера почти не поступали, да и спроса на них совсем не было. Так что их и не завозили. Из того, что требовалось, был один египтянин — уж больно хилый на вид, — да чернокожий суданец или эфиоп. Оба никогда не сидели верхом, но зато прежние хозяева давали обоим прекрасные характеристики.
Торговец тоже их нахваливал: мол, и спокойные, и послушные, и работящие, — даже захотелось спросить, что же их, таких распрекрасных, продают-то⁈
Мне они не понравились, и я начал поиск по второму кругу. Уже заканчивая обход и почти отчаявшись найти то, что надо, я вдруг увидел раба в клетке. По явно монголоидному типу лица читалось, что это представитель той степной Азии, которого я и искал.
Когда я показал на него рукой, работорговец в финикийской кипе на выбритой голове покачал головой.
— Этого не советую! — Он брезгливо поджал губы. — Зверь! Раз сбежал, поймали! Наказали сурово, а он снова убег. Второй раз словили и пороли так…! Думали, сдохнет, ан нет, выжил, гаденыш! Так что его ждёт суд и крест! Там самое подходящее место для таких, как он!
Теперь и я вижу выжженное на лбу клеймо — «раб»; такое ставят только буйным, которых надо остерегаться и держать на цепи. Подобное здесь, вообще-то, редкость. Рабов в Пергаме не заковывают в колодки днём и не привязывают цепями на ночь, чтобы не сбежали.
Нет в этом никакой нужды! Побег раба — это редкость. Не потому, что людям нравится быть рабами, а потому, что альтернатива этому только одна — смерть! Что ждёт сбежавшего раба за пределами городской стены? Куда ему идти, что есть и пить, где укрыться от погони и диких зверей⁈
Пуще всяких цепей раба держит банальный вопрос пропитания и безопасности. Сбежавший раб обречён либо на голодную смерть, либо стать жертвой хищников, либо быть пойманным и сурово наказанным. На побег мало кто решается, и то лишь в случае крайней нужды. Подобное случается, когда раба систематически избивают, грозят покалечить или убить, но такое редкость, ведь раб — это собственность и довольно дорогостоящая! Для примера, минимальная стоимость работоспособного раба-мужчины — две мины, то есть двести драхм, а наёмный батрак в поле зарабатывал в день не больше одной драхмы. Так что раб — это, в какой-то степени, даже вложение капитала, и калечить его — нонсенс, как если бы в наше время самому разбить фару на собственной машине.
После слов работорговца я чуть задумался, и мои спутники тут же накинулись на меня с отговорами, мол, даже не думай, Барсина не позволит держать такого зверя в поместье!
Замечание было разумным, но я всё же подошёл к клетке и спросил у пленника на греческом, откуда он. Тот даже не отреагировал, продолжая сидеть врубелевским демоном. Тогда я переспросил на персидском, и раб поднял на меня тяжёлый взгляд.
— Зачэм тэбэ это знать, малчик? — Он задал свой вопрос, коверкая персидские слова с явным чужеродным акцентом.
Рассказывать, зачем он мне, было, явно, лишним, и я сразу перешёл к делу.
— Хочу предложить тебе службу, если, конечно, ты справишься.
— Службу⁈ — Раб недоверчиво повторил за мной, и я подтверждающе кивнул.
— Именно так, службу! Ты ровно пять лет выполняешь для меня определённую работу, а потом я отпускаю тебя на волю. Иди куда хочешь, я даже дам тебе денег на первое время!
В глазах степняка мелькнул интерес.
— Какую работу⁈
На это я усмехнулся и покачал головой.
— Нет, начнём не с этого! Для начала ты ответишь на мои вопросы, согласен?
После этого на лице раба появилась недоверчивая озадаченность.
— Ты странный малчик! — проворчал он, но всё же кивнул. — Согласен!
В ходе быстрого опроса я выяснил, что раба зовут Экзарм и он из массагетского племени Маргуш. Служил ещё Спитамену в его наёмной дружине конных лучников. Участвовал в битве у Политимета, где удар массагетской конницы внёс решающий перелом в ход битвы. Когда же массагетские вожди предали Спитамена и выдали его голову Александру, он вместе со всей дружиной влился в македонскую армию. Перед походом на Индию многие в армии не захотели идти с Александром, и Экзарм был в их числе. Бунт подавили жёстко, кое-кого
