Королевская кровь - Дэниел Абрахам

Доусон, как ни пытался уснуть, урвал лишь считаные часы дремы, а затем его разбудил оруженосец.

Атаку назначили на рассветный час, когда солнце будет бить противнику в глаза. Теперь у антейцев имелся таран получше – более толстое бревно с бронзовым клином на конце. Тонкая крыша из настеленной на рейки соломы худо-бедно защитит от стрел. Сверху будет сыпаться и литься много чего, включая кипяток и горячее масло. И огонь. Чтобы протаранить ворота, может потребоваться до получаса. Сколько людей погибнет за полчаса? Вполне возможно, что все.

И вот по небу протянулись голубые и розовые полосы, от земли поднялся туман. Крики охрипших жрецов походили на воронье карканье.

– Соратники! – обратился Доусон к рыцарям. – Мы антейские мужи и вассалы Рассеченного Престола. Больше никаких слов не нужно.

Зазвенели вынимаемые из ножен мечи, рыцари отсалютовали командующему. Доусон повернул коня, все заняли свои места.

Когда первые солнечные лучи ударили в круглую башню, Доусон скомандовал атаку. Фермеры, крестьяне и безземельные солдаты его армии ринулись вперед по мосту, их голоса слились в рев, глуша грохот реки. Доусон на миг даже поверил, что враг при виде войска замер в бессилии, однако тут же полетели стрелы, раненный в плечо солдат оступился и упал в реку, его сразу унес водяный поток. Еще стрелы. Еще крики.

А затем начал бить таран. Конь под Доусоном метался – то ли поддаваясь всеобщей сумятице, то ли чувствуя беспокойство хозяина. Усталые и сонные жрецы, съежившись под бурыми хламидами, стояли у открытых ворот кирпичной башни.

«Если проиграем, отошлю к Паллиако их головы», – решил Доусон.

Слитная масса тел на дальнем конце моста колыхалась, словно дышали бока смутно различимого гиганта. Удары тарана походили на стук исполинского сердца. Солдаты держались вместе, стрелы не разбили строй, сброшенные с круглой башни факелы не подожгли таран. Отряд сражался. Даже если воины погибнут, то погибнут как герои.

Вдруг что-то изменилось. После гулких ударов тарана послышался грохот. Потом треск. И вот уже толпа с кличем ринулась внутрь круглой башни через разверстые ворота.

– Вперед! – закричал Доусон. – Рыцари Антеи, ко мне! Ко мне!

Припав к шее коня, он пролетел галопом через ущелье, оскалившись от ярости, и азарта, и опьянения битвой. Врезавшись в сгусток тел на той стороне, он с трудом отличал своих от чужих – все рассыпались, и вот уже его отряд ворвался на круглый двор башни, накрывая врага, как волна, и оттесняя прочь. Что-то горело, едкий запах дыма подстегивал и бодрил, вопли вражеских солдат казались музыкой.

К полудню все улеглось окончательно. Шестьдесят солдат Астерилхолда были убиты. Вдвое больше взяты в плен. Сколько сгинуло в воде, оставалось только гадать. Главное же – драконья дорога теперь в руках Доусона, свободный путь в самое сердце вражеской державы.

Доусон стоял на крепостной стене взятой им башни – на первом за целое поколение клочке земли к западу от реки Сайят, неоспоримо принадлежащем антейской руке. Посланец, которого он вчера хотел отправить к Паллиако с отказом, ждал рядом. Доусон вручил ему семь сложенных, прошитых и скрепленных печатью листов бумаги – один и тот же приказ всем командирам полевых отрядов: «Война выиграна. Уходите с болот и возвращайтесь ко мне».

Это должно было стать триумфом. Прекраснейшим мигом жизни, богатой победами.

Внизу, во дворе башни, хохотали и плясали. Двое фермеров успели погонять по земле, как мяч, голову астерилхолдского солдата, пока гарнизонный командир не положил этому конец. Щедро лилось вино и кое-что покрепче. Вместо сожженных знамен Астерилхолда теперь везде висели знамена Антеи.

Знамена Антеи и еще одно – багряное, с восьмичастной эмблемой. А во дворе пересмеивались, жали руки и принимали благодарности три воробья. Сектанты, дружки Паллиако. Победа принадлежала не Доусону, не Рассеченному Престолу и даже не Паллиако. Победа принадлежала чужеземным жрецам, и даже если об этом больше никто не догадывался, Доусон это точно знал. И знал, что это значило.

Это значило, что он позволил себя совратить.

Клара

Весть о победе разнеслась по Кемниполю, словно легкий ветерок: все шло как прежде, но перемены были очевидны. Клара замечала их в сотнях мелочей. Пекарь стал щедрее поливать медом булочки. Мода на темные кожаные плащи слишком свободного кроя, почти сошедшая на нет, возродилась с новой силой. Жены вельмож при встречах упоминали не столько страх из-за отъезда мужей, сколько страх из-за их возвращения. Кларе это напоминало о деревьях в предвесеннюю пору, когда по стволу разливается сок и слегка зеленеет кора задолго до появления первых листьев.

Молва ширилась изо дня в день, перемешивая слухи и правду. Антейская армия то ли захватила Калтфель, то ли была отброшена. Кто-то из солдат видел, как призрак Симеона то ли сражался в гуще схватки, то ли шагал по полю боя, то ли стоял рядом с верховным маршалом. Для Клары, пережившей не один период битв, такая увлеченность духами мертвых была в новинку. Интересно, бывают ли у военных сплетен свои моды? Впрочем, отчего бы не бывать…

Зато письма от Доусона навевали тревогу.

Муж писал раз-другой в неделю: часто, но не так регулярно, чтобы волноваться при задержке письма. Фактов он сообщал крайне мало – в конце концов, Клара ему жена, а не военный советник – и прибегал больше к общим словам и пересказу впечатлений. С каждой новой победой тон делался более сердитым. Зачастую Доусон рассуждал о политических и родственных связях Антеи и Астерилхолда – воюющих братьев, как он их называл. А его отношение к чужеземцам, и без того не слишком доброжелательное, сделалось хуже прежнего. При чтении Клару не отпускало чувство, будто он пишет не столько для нее, сколько для себя. Может быть, призрак Симеона и впрямь шествует рядом с ним, пусть и символически.

Еще одним примечательным сдвигом в придворной жизни стало растущее внимание к жрецам Гедера Паллиако. Когда в знак победы над Маасом он основал новый храм, при дворе к этому отнеслись с опасливым любопытством. Затем, после возвышения Гедера до регента, придворные зачастили в храм с намерением ублажить нового правителя. Однако и за пределами этих настроений интерес к новому храму возрастал сам по себе. Клара пока не знала, как к этому относиться, но идти туда без ведома Доусона не хотелось: лучше сперва выяснить настрой мужа, а уж потом решать, стоит