История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин

«Шерлока Холмса разыгрывает», — мысленно усмехаясь, подумал Неустроев.

«Профессор остался один, — рассуждал Бородин, — преступник мог проникнуть только через это окно. Чазовой забраться в него без посторонней помощи не под силу. Окно выходит на улицу. Все должно было совершиться мгновенно и только в одиночку».

— Это вы передвигали аппарат? — спросил Бородин.

— Простите, не понял. Какой аппарат?

— Шаровой излучатель Саратова.

Неустроев сдвинул брови. Категоричность вопроса ему не понравилась.

— Мне кажется, никто к нему не прикасался после смерти Владимира Константиновича. Впрочем, если это для вас важно, я уточню.

— Да, прошу уточнить.

Вечером дома, пока жена хлопотала на кухне за приготовлением ужина, Бородин, заложив руки за спину, ходил по комнате.

Что удалось узнать ему?

Саратов вел крупную исследовательскую работу по ускорению роста растений. Об этом говорили личные записки профессора, это подтверждали и Быков, и Неустроев, и Чазова, и другие работники лаборатории. Владимир Константинович не делал из своей работы секрета, значит, в его исследованиях не было ничего такого, что имело бы разрушительные свойства для живого организма.

Но странный аппарат… но исчезнувшая банка с лимоном… следы на паркете… раскрытое окно…

Следы? Чьи? Люди, окружавшие профессора, произвели на следователя самое хорошее впечатление. Особенно Неустроев. Спокойный и вдумчивый мужчина, откровенный в суждениях. Судя по всему, это человек с открытой душой, и честолюбия у него нет.

Несколько странно ведет себя Чазова. Похоже, что в глубине души она таит что-то свое, тщательно скрываемое от постороннего наблюдателя. Как сказали о ней Быков и Неустроев? Ах, да, Чазова мечтает стать большим ученым. Однако тысячи молодых людей мечтают о том же самом, это вовсе не предосудительно. Другое дело, как она собирается достичь цели.

И уже ложась в постель, Бородин вдруг встрепенулся. Еще одно обстоятельство навело его на раздумье: этот удивительный исчезнувший лимон стоял у окна позади кресла, в котором умер Саратов. Две загадки в одном месте.

Жена спала, а в темноте комнаты долго еще теплился рубиновый огонек папиросы Бородина.

Глава шестая

ШАГ ЗА ШАГОМ

Прошло четыре дня, но никакой нити Бородину поймать не удавалось. Он выяснил, что лимон выбросила уборщица, потому что банка оказалась треснувшей и пропускала воду. Аппарат передвигала Чазова, она это признала сама. Под аппарат закатилась клемма от реостата. Окно в угловой комнате первого этажа открыли студенты, что подтвердил комендант института.

Здание, которое начал было воздвигать следователь, рассыпалось, как карточный домик, от первого же прикосновения. В эти дни Бородин курил больше обычного, а вечером уходил на лыжах в лес.

Еще упорнее он изучал лабораторию, людей, которые в ней работали и которые имели к ней близкое отношение. В институте его начали встречать неприязненно, считая, что Бородин становится слишком назойливым.

Закончив до обеда все текущие дела, Бородин потратил остальную часть дня на опрос уборщиц и лаборанток, чтобы уточнить, когда были посажены лимоны, в частности тот, выброшенный.

Несмотря на крайнюю расплывчатость показаний, Бородину все-таки удалось установить, что лимоны в банках были высажены в течение последних шести-девяти месяцев.

Тогда он снова извлек фотографии, где были четко видны все подставки с лимонами. Целый час он сидел над фотографией с увеличительным стеклом.

Потом он направил снимок на экспертизу в сельскохозяйственный институт, потребовав ответа на два вопроса: когда посажены лимоны? какая разница в возрасте всех лимонов?

Вечером того же дня он получил ответ. Время посадки всех лимонов совпало с показаниями уборщиц и лаборанток. Всех, кроме одного. Возраст лимона, стоявшего позади профессора, устанавливался в два года.

Бородин повторил опрос лаборанток и уборщиц. Нет, два года назад никаких комнатных лимонов в лаборатории не было. Владимир Константинович подвергал облучению рассаду помидоров, лука, капусты и только в начале этого года по совету друзей из Москвы перешел на облучение цитрусовых.

Тогда Бородин опросил Быкова, Неустроева и Чазову. Их показания совпали с теми сведениями, которые уже имелись у него: даже полтора года назад профессор Саратов не экспериментировал с лимонами.

Захватив фотографии, следователь сам пошел в сельскохозяйственный институт. Ему объяснили характерные свойства цитрусовых и подтвердили, что лимон, так его интересующий, имеет возраст не менее двух лет.

— А если он все-таки вырос за год? — настаивал Бородин.

Доцент, производивший экспертизу, шутливо заметил:

— Значит, произошло чудо. Или профессору Саратову удалось найти необыкновенный ускоритель роста.

Бородин насторожился. Неужели профессору Саратову удалось совершить крупнейшее открытие? Не совершено ли убийство с целью присвоения этого открытия?

Догадки возникали за догадками. Подозрения следовали за подозрениями. Но все это оказывалось связанным гнилыми нитями. Нити обрывались. Конец настоящей, прочной нити Бородин не находил. Он привык к конкретным, осязаемым фактам, когда преступление является очевидностью, а ему предлагается только отыскать преступника. Здесь же… он должен прежде всего доказать, что имеется налицо само преступление.

И вот только позабытые, уже никому ненужные комнатные лимоны оказались чем-то похожим на конец настоящей нити. Доцент сельскохозяйственного института ненамеренно подсказал следователю следующий шаг: искать волшебный ускоритель роста цитрусовых.

Бородин перенес центр своего внимания на другой объект, такой же безмолвный, как и лимон, но таящий в себе многое, если только не все решающее: аппарат для получения ультразвуковых колебаний.

Он подал ходатайство прокурору города о вызове из Москвы эксперта-специалиста по ультразвуковым колебаниям. Его просьба была немедленно удовлетворена. В конце декабря в Широкореченск приехал профессор Никольский, работник электротехнического научно-исследовательского института.

В день приезда Никольского в кабинет Бородина вошла Надежда Саратова. С первого взгляда он заметил, что девушка взволнована. Он предложил ей сесть. Надежда опустилась в кресло и, раскрыв сумочку, вытащила несколько листков бумаги, соединенных скрепкой.

— Прочтите, Сергей Леонидович.

Он взял листки. Это был протокол заключительного исследования тканей центральной нервной системы умершего две недели назад профессора Саратова. Протокол подписали виднейшие работники клиники. В клетках нервной ткани исследование обнаружило неизвестное до сих пор нарушение строения клеточного вещества. Произошел распад коллоидов. Что-то мгновенно воздействовало на тяжелые органические молекулы, нарушило связь между атомами.

— Так, — сказал Бородин, сжимая ладонью подбородок, — так, — повторил он, стремительно поднялся на ноги и, изменяя своей привычке, заметался по комнате. — Вы оказали мне огромную поддержку, Надежда Владимировна. Теперь у меня нет более подозрений. Подозрений нет, слышите? Теперь я знаю,