История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин

Да, пожалуй, хватит экспериментировать. Завтра он напишет заключение и отправится обратно в Москву.

Когда Никольский поднял голову, Неустроева в лаборатории уже не было, а Чазова устанавливала приборы и складывала инструменты в шкаф.

— Вам тоже пора отдохнуть, Анатолий Георгиевич, — сказала Чазова, — уже первый час ночи.

— В самом деле? В таком случае кончаю и я.

— Проводите меня, Анатолий Георгиевич, — смущенно попросила Чазова, — я ужасная трусиха. Владимир Константинович никогда нас так поздно не задерживал.

— Очевидно, и я вас больше не буду задерживать, — улыбнулся Никольский. — Ну, а уж раз виноват — провожу.

Чазова жила довольно далеко от института. По дороге они говорили сначала о ничего не значащих вещах, но затем разговор перешел к безрезультатным экспериментам с шаровой установкой.

— А все-таки здесь что-то не так, — вздохнула Чазова.

— Предчувствия? — засмеялся Никольский.

— Я хорошо знала Владимира Константиновича. Он посвящал меня в свои замыслы.

— Отчего же вас, а не ассистента Неустроева?

— Он не любил Неустроева.

— Почему?

— Скажите, а вы… что вы думаете о Павле Ильиче? Может он быть ученым? Исследователем?

— Он уже ассистент.

— Да, конечно… Вообще-то он много работает. Он и сейчас все какие-то приборы мастерит… только в одиночку.

— Исследователь-одиночка? Любопытно.

Они остановились около небольшого дома.

— Вот мы и пришли. Спасибо вам. Только вы, наверное, из-за меня ноги поморозили. Может быть, забежите на минуту? Мама нас чаем угостит.

— Откровенно говоря, ноги погреть следует. Я на минутку.

…Первый человек, с которым Никольский столкнулся, выйдя на улицу, был… Неустроев. Он стоял на тротуаре под окнами, засунув руки в карманы и вобрав голову в поднятый воротник.

— Вы были… у нее? — спросил он.

— Что у вас на уме, Неустроев? — возмутился Никольский. — Вы понимаете, что говорите?

— Не виляйте! Я завтра же напишу вашей жене. Романчики заводить приехали? Затем вас прислали? — лицо ассистента передернуло судорогой. — Я… я люблю Марину Васильевну. А вы… чорт вас принес!

Махнув рукой, Неустроев быстро направился прочь.

Никольский растерянно смотрел ему вслед.

«Завтра же прочь отсюда, — подумал он, — здесь просто какое-то сумасшедшее место».

Глава восьмая

БОРОДИН РАЗМЫШЛЯЕТ

Утром, в десятом часу, в кабинет следователя Бородина вошел профессор Никольский. Он присел на стул в углу комнаты, терпеливо ожидая, пока следователь закончит разговор с очередным посетителем. Когда дверь закрылась за посетителем, Никольский расстегнул пальто и вытащил из внутреннего кармана бумажный сверток.

— Мое заключение.

— Отлично. Присядьте у стола, товарищ Никольский, пока я ознакомлюсь с вашими выводами.

Заключение было очень обстоятельным. В нем излагались конструктивные особенности шаровой установки для получения ультразвуковых колебаний и ее практические возможности.

Бородин, уже знакомый с записками профессора Саратова, мог довольно свободно следить за ходом рассуждений Никольского. Здесь не было предположений, догадок, неясностей. Никольский говорил языком фактов, что очень ценно для судебного следствия. Все было проверено руками самого Никольского, сопоставлено с записками Саратова.

И, наконец, вывод: аппарат не является новинкой в технике получения ультразвуковых колебаний. Судя по запискам, Саратову еще не удалось найти то, чего он искал.

— Ну, хорошо, — проговорил Бородин, закрывая последнюю страницу заключения. — А лимон? А смерть Владимира Константиновича?

— Причем здесь лимон?

— А вот прочтите, пожалуйста.

Из папки Бородин вынул другой протокол и протянул его Никольскому. Экспертиза сельскохозяйственного института подтверждала, что столь бурный рост комнатного лимона, изображенного на фотографии, неизвестен науке. Причина же роста, несомненно, кроется в воздействии какого-то особого возбудителя.

Никольский прочел протокол и пожал плечами. Тогда Бородин протянул ему другой протокол — заключение клинической лаборатории.

— Да, все это любопытно, разумеется, — сказал Никольский, возвращая бумаги, — но ведь я не ботаник, не медик и тем более не следователь. Я — физик. Мое заключение остается моим заключением. Чем я еще могу быть вам полезен? Откровенно говоря, чемодан у меня уже собран.

— Попрошу вас задержаться еще на несколько дней, — произнес Бородин тоном, не допускающим возражений. — Познакомьтесь покуда с городом, с его достопримечательностями.

— Благодарю за совет.

Никольский встал, застегнул пуговицы пальто. Следом за ним поднялся и Бородин.

— Какие взаимоотношения у вас с Чазовой и Неустроевым?

— Не совсем обычные.

— То есть?

— Очевидно, от вас все равно ничего не утаишь.

Выслушав рассказ Никольского о встрече с Неустроевым под окнами дома Чазовой, следователь испытующе посмотрел в лицо профессора.

— Любопытно… Сцена ревности… Но вы действительно отважились зайти к незнакомой женщине в такое позднее время. Тут, знаете ли, очень трудно оправдаться.

— Мать Чазовой — пожилой человек, — вспыхнул Никольский, — она вам лгать не станет. А перед женой моя совесть чиста. Разумеется, работать и далее при таких условиях я решительно отказываюсь.

Никольский ушел, а Бородин тотчас же снял телефонную трубку и набрал номер.

— Позовите к телефону Чазову.

— Одну минуту, — ответили ему.

Услышав голос старшей лаборантки, он сказал:

— Марина Васильевна, попрошу вас заглянуть ко мне. Да, да, если можете, сейчас же. И чем скорее, тем лучше.

В ожидании Чазовой Бородин перечитал заключение Никольского. Значит, шаровой излучатель не обладает никакой таинственной смертоносной силой, значит, аппарат не убивает. Заключение лишало следователя главной опоры, того, на что он делал ставку. Как сможет он и теперь настаивать, что в физической лаборатории совершено преступление? Суд потребует от него реальных доказательств, фактов, а не догадок и предположений.

Стук в двери прервал размышления следователя.

Вошла Чазова.

— Садитесь, Марина Васильевна.

— Спасибо.

Опускаясь на стул, она вопросительно посмотрела на следователя.

— Простите, что так бесцеремонно отвлек вас от работы. Я только что разговаривал с Никольским. Он считает свою экспертизу законченной и уверяет, будто аппарат Владимира Константиновича (я имею в виду шаровую установку) является обычным источником ультразвуковых колебаний. Разделяете ли вы мнение Никольского?

— Нет, не разделяю.

Глаза следователя впились в лицо старшей лаборантки.

— Как истолковать ваши слова?

— Никольский понял планы Владимира Константиновича умом, а я… сердцем. Я думаю, что все же здесь что-то не так. Как-то несерьезно получается. Нужно выяснить самую суть незавершенного, задуманного. А мы все бьемся только над тем, что стоит в лаборатории.

— Неустроев поддерживает ваше мнение?

— Не знаю. Спросите об этом его самого.

— Разве