Ведовской дар. 1. Ведьма правды - Сьюзан Деннард

Помни: мое имя тоже чего-то стоит, и, вопреки всем твоим представлениям обо мне, у меня вполне хватает амбиций.

Ниже отвратительным прыгающим почерком была поставлена подпись:

Сафия фон Гасстрель

Донья Карторры

Что-то горячее кольнуло Мерика в сердце. Он перевернул контракт и увидел, что его подпись и подпись дона Эрона все еще на месте, а упоминание о «пролитой крови» вычеркнуто.

Мерик не верил собственным глазам. Его разум оцепенел, сердце перестало биться. Вот что на самом деле случилось той ночью, когда он проснулся оттого, что рука Сафи лежала у него на груди. Она вытащила контракт и при свете костра пеплом исправила и дополнила его.

И теперь Мерик мог торговать с имением Гасстрель. А еще с Марстоком.

Тихий, истерический смех накрыл его. Он получил больше, чем рассчитывал, и все же в груди нарастала ноющая тоска.

Медленно, ошеломленно Мерик опустился на край кровати. Он разгладил торговый договор, стряхнул с него пепел и отложил в сторону.

Потом Мерик Нихар, принц Нубревнии, поднял голову к небу и помолился.

За все, что он любил, за все, что он потерял, и за все, что он – и его страна – еще могут обрести.

Опираясь на костыль, Сафия фон Гасстрель стояла у фальшборта личного галеона императрицы Марстока. Мимо проплывали земли, захваченные империей Дальмотти. Сафи старалась делать вид, что не закипает под полуденным солнцем.

Это была страна пальм, джунглей, рыбацких поселков и такого влажного воздуха, что в нем можно было купаться. Девушке хотелось наслаждаться красотой, а не плавиться от жары.

Сотни лет назад эта земля принадлежала какому-то народу под названием «бильяна». Точнее, это было то, что Сафи помнила из своих занятий с преподавателем. Теперь она знала, что лучше не верить учебникам истории.

По крайней мере, несмотря на жару, ее платье из белого хлопка оказалось относительно легким, хотя неудобный железный пояс, стягивающий талию, очень мешал. Железо было в моде в Азмире – несомненно, именно Ванесса сделала его модным. Ведь она могла контролировать любого, на ком было железо.

Но императрица настояла, чтобы кроме пояса Сафи надела еще и стальное ожерелье. Это была цепочка, изящная и тонкая, но без замка. Императрица сама закрепила ее на шее, и, несмотря на то что Сафи изо всех сил пробовала ее сорвать, ей это так и не удалось.

Слава богам, Ванесса сочла камень нитей девушки безвредным.

Криво улыбнувшись, Сафи перенесла вес на костыль. Ее левая нога была перевязана и заживала благодаря совместным усилиям шести колдунов-целителей из флота Ванессы. Императрица постоянно твердила, что не собиралась причинять ей реальный вред. Сафи была слишком ценна – по выражению Ванессы – для «грубого обращения», и жизнь девушки не подвергалась никакому риску еще в Лейне. По крайней мере, со стороны марстокийцев.

Ведовское чутье Сафи говорило ей, что это неправда, но она пропускала эту ложь мимо ушей.

Позади девушки раздались шаги, императрица Марстока подошла к ней. Ее платье из черного хлопка развевалось на ветру – дань уважения восемнадцати Гадюкам и морякам, распавшимся в Лейне. Ванесса устроит поминальную церемонию, как только они доберутся до ее дворца в Азмире.

– У меня новости, – сказала императрица на марстокийском. – Двадцатилетнее Перемирие закончилось. – Саму Ванессу, похоже, это не взволновало, и она добавила: – Карторра уже готовится к первой атаке, чтобы попытаться вновь захватить тебя. Так что будем надеяться, – она приподняла одну бровь, – что ты стоишь войны, ведьма правды.

Ванесса улыбнулась безэмоциональной, ничего не говорящей улыбкой. Затем, не произнеся больше ни слова, она ушла в обратном направлении.

А Сафи опустилась на костыль, ошеломленная. Потерянная. Она не знала, смеяться ли ей или истерически рыдать, ведь именно это и пытался предотвратить дядя Эрон и все остальные участники его плана, не так ли? Перемирие нарушено раньше времени, и мира не будет.

И уж точно Сафи не помогала планам дяди Эрона, заключая союз с Ванессой, а значит, и со всей империей Марстока. Однако она не испытывала чувства вины или сожаления по поводу своего решения. Впервые в жизни Сафи сама выбирала свой путь. Она сама разыгрывала свои карты, и никто, кроме нее самой, не направлял ее действия. Ей выпали две карты – Императрицы и Ведьмы, – пришло ей в голову. При мысли о картах таро она вспомнила Хитрого Хлыща и тут же разозлилась. Когда-нибудь она вернет свои деньги.

Наморщив лоб, Сафи достала камень нитей. Рубин сверкнул на солнце, и, увидев розовые нити, обвивающие его, девушка почувствовала себя не такой одинокой. Ей нравилось представлять, что Изольда – где бы она ни была – сейчас сжимает в руке парный камень нитей.

Пусть Сафи далеко от своей повязанной сестры, пусть они так и не обзавелись собственным домом, пусть даже сейчас она сама стала пленницей, и все же девушка не испытывала страха перед тем, что ее ждало.

Она вспомнила слова Мерика: «Твой дар, за который любой готов убить, плюс постоянные тренировки в боевых искусствах. Только подумай, на что ты способна, Сафи. Подумай, кем ты могла бы стать».

Сафи выдохнула – полный выдох, он ослабил тугой узел, в который превратилось ее сердце, и заставил его биться изо всех сил… Но ноги девушки больше не стремились нестись куда угодно. Она твердо стояла на земле.

Потому что теперь Сафи знала, что может сделать, кем может стать. Она добилась для Мерика торгового соглашения и выиграла переговоры с Марстоком. Она меняла миры и делала их лучше.

Ведовской дар Сафи вибрировал внутри, там разгоралось тепло. Она засунула камень нитей обратно и распахнула руки навстречу ветру. Ее голова закинулась назад.

Сафия фон Гасстрель наслаждалась бризом на своих щеках. На руках. И будущим, которое ждало ее в Марстоке.

Благодарности

Прежде всего, я хочу поблагодарить свою повязанную сестру, Сару Дж. Маас. Mhe Verujta, braj. Ты – родственная душа, без которой я не могу жить; лучшая подруга, которая читает черновик за черновиком; святая, которая всегда вытаскивает меня из загулов, связанных с поеданием печенья и видеоиграми; и, в общем-то, вдохновительница всей этой серии. Дружба может быть такой же эпичной, как и роман – может быть, даже более эпичной,– и я хотела, чтобы мир узнал об этом. К тому же, если бы