Марица. Исток - Александра Европейцева
Мы не говорили больше той ночью. Он просто лег рядом, прижав меня к себе так крепко, как будто боялся, что я исчезну, если он ослабит хватку хоть на мгновение. И я, прислушиваясь к ровному, наконец-то спокойному стуку его сердца, заснула самым безмятежным, самым исцеляющим сном за долгие недели.
* * *
На следующий день пейзаж начал меняться для Демитра на до боли знакомый. А еще через день зелено-желтые поля сменились рыжеватыми дюнами. А на горизонте, в мареве зноя, замаячили знакомые очертания глинобитных стен и сторожевых вышек.
— Пески возле Фирта! — первым провозгласил Серан, снимая шлем и вытирая пот со лба. — Шеров хвост, я бы никогда не подумал, что так обрадуюсь этому пеклу!
— Гарнизон «Скала», — кивнул Демитр, и в его голосе впервые за долгое время прозвучали нотки чего-то, кроме усталой ответственности. Почти что радость. — Еще пару дней пути, не больше.
Воодушевление охватило всех. Даже Чефарт перестал язвить и с некоторым любопытством взирал на суровые пейзажи своего бывшего противника. Демитр за эти дни действительно повевелел. Каждую ночь он приходил в нашу кибитку и, прижимая меня к себе, засыпал глубоким, исцеляющим сном.
Спать на песке, несмотря на всю радость от возвращения в обжитую местность, было сущим мучением. Песок забивался повсюду, был холодным ночью и раскаленным днем. Поэтому в нашу кибитку по-братски подселяли Паргуса и Серана. Теснота, храп и вечные шутки Паргуса о «свадебном путешествии под присмотром» стали привычным, почти домашним фоном. Вторую кибитку заняли наши друзья.
Но в тот день нам повезло. На пути попался постоялый двор — убогий, глинобитный, но для нас, истосковавшихся по хоть каким-то признакам цивилизации, он показался настоящим дворцом.
Комнат было всего три.
— По ранжиру, — коротко бросил Асталь, взглянув на нашу разношерстную компанию.
В итоге Чефарт, Дао и Каэл заняли одну комнату — молчаливое и, наверное, самое тактически выверенное трио. Серан и Асталь — вторую, продолжив свое неспешное солдатское сближение. А нам с Демитром досталась третья — вместе с Паргусом.
Паргус, впрочем, выглядел скорее довольным. Осмотрев нашу тесную каморку с двумя кроватями, он с деловым видом заявил:
— Не рыпайтесь, я устроюсь в углу на плащах. Мне и там просторно.
С наступлением темноты воцарилась непривычная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием очага. Усталость взяла свое, и вскоре послышался ровный, глубокий храп Паргуса.
Демитр, уже лежавший рядом со мной на узкой кровати, замер, прислушиваясь.
— Спит, — тихо выдохнул он, и прежде чем я успела что-то сказать, он легко, почти беззвучно поднялся с постели, взял меня за руку и потянул за собой. — Идем!
— Куда?
— Я не могу уснуть в этой каменной коробке рядом с тобой — его шепот у самого уха был горячим, настойчивым.
Он, не слушая моих возражений, на цыпочках вывел меня из комнаты и, словно вор, крадущий самое дорогое сокровище, потянул через темный двор к нашей кибитке.
Лунный свет заливал ее внутренность серебром. Демитр втащил меня внутрь, захлопнул дверцу и, наконец, обернулся ко мне. Его глаза в полумраке горели тем самым огнем, который я не видела в них с тех самых пор, как все началось — безумно влюбленного мужчины, желающего свою женщину и до смерти уставшего от разлук и чужих глаз.
— Я хочу тебя, — прошептал он, прижимая меня к груди и запуская пальцы в мои волосы. — Я просто уже не могу дотерпеть до дома.
Его губы нашли мои в полумраке — нежно, настойчиво, пока пальцы сжимали мою юбку гармошкой, и в следующее мгновение ладони — шершавые, исцарапанные, знакомые до боли — прижались к оголённой коже моего бедра. Я вздрогнула, но не от холода, а от внезапной, долгожданной близости. Он чувствовал это, чувствовал каждую дрожь, и его пальцы скользнули ближе, туда, где я уже жаждала почувствовать его. С моих губ сорвался рваный стон.
— Я так боялся, что не услышу этого, — прошептал он, прерывая поцелуй, пока его дыхание обжигало шею.
— Демитр, — я откинула голову, давая его губам доступ к горлу, и сама удивилась тому, как хрипло и призывно прозвучало его имя. — Замолчи. Просто не останавливайся.
Он не заставил себя просить дважды. Его пальцы ловко расстегнули застёжки на моём платье, и ткань с лёгким шуршанием сползла на пол. Холодный ночной воздух коснулся кожи, но тут же его сменило тепло его тела, прижавшегося ко мне.
Его руки скользили по моим бокам, ладони — грубые, но невероятно бережные, — вырисовывая на коже узоры из мурашек. Он знал, где кожа на моей спине особенно чувствительна, знал, как легкое движение большого пальца у основания позвоночника заставляет меня выгибаться.
— Боги, как я по тебе соскучился, — его голос был густым от желания. — Не только так… во всех смыслах. И вот этому. По тому, как ты дышишь, когда я касаюсь тебя здесь.
Его пальцы скользнули между моих ног, и я резко вдохнула, впиваясь пальцами в его волосы.
— Нравится, да? Я знаю, тебе нравится! — хрипло прошептал он, укладывая меня на одеяла, разложенные в кибитке.
Он отстранился лишь на несколько секунд, когда я растегивала ремень его штанов и стягивала с него рубаху, а затем снова впился поцелуем в мои губы, опускаясь все ниже, пока я не начала умолять. И лишь тогда он раздвинул мои ноги и вошел в меня. Я издала долгий, сдавленный стон облегчения, обвивая его ногами и принимая его ещё глубже.
— Вот так, — прошептал он, и его губы снова нашли мои, пока он начинал двигаться.
Его движения были сначала медленными. Он мучал меня, специально, чтобы продлить удовольствие. Но с каждым новым нашим вздохом, с каждым стоном, вырывавшимся из моей груди, его ритм ускорялся, становясь всё более настойчивым, властным. Я встречала его движения, отзываясь на каждый его жест, зная по едва слышному изменению его дыхания, что ему нравится, как я впиваюсь ногтями в его плечи, как я шепчу его
